понедельник, 18 августа 2014
Написано по заявкеАУ, Зак - молодой священник сразу после семинарии. Однажды он становится свидетелем страстного секса между более старшим и опытным священником Карлом и прихожанином Крисом, и с тех пор не упускает возможности подсмотреть, а потом старательно замаливает грехи. Раскроют его или нет - на усмотрение автора.
ГрехНой начал возделывать землю и насадил виноградник; и выпил он вина, и опьянел, и лежал обнаженным в шатре своем. И увидел Хам, отец Ханаана, наготу отца своего, и выйдя рассказал двум братьям своим. Сим же и Иафет взяли одежду и, положив ее на плечи свои, пошли задом и покрыли наготу отца своего; лица их были обращены назад, и они не видали наготы отца своего.
Книги Бытия 9:20-27
Однажды мой наставник говорил со мной о грехе. Я спросил его:
- Что есть грех, отче? – Мне было лет двенадцать и я ничего не смыслил в грехах. Самым греховным для меня в то счастливое время было увидеть щиколотку сестры Марты, затянутую в толстый трикотажный чулок. Или после вечерней молитвы устроиться у себя в келье за книгой Жюля Верна. Моя любимая книга – «Пятнадцатилетний капитан». Я грезил морем. И это тоже считал грехом.
Отец Стефан опустился рядом со мной на скамью, очень внимательно посмотрел мне в глаза и задал встречный вопрос:
- Что смущает твой разум, Зак? Отчего ты спрашиваешь меня об этом?
- Я читал в Библии о грехах и об отпущении грехов. Я читал о Смертных грехах и о грехе Первородном. Но Книга не поясняет что такое грех, отче, - ответил я.
- А что ты сам считаешь грехом, Зак? – его вопрос застал меня врасплох. Не то чтоб я никогда не задумывался о том, что привело меня в церковь и почему я посвящаю свою жизнь служению Богу. Однажды я пройду обряд хиротОнии (рукоположения) и стану тем, кто будет помогать людям прийти в лоно церкви. Но тогда мне было только двенадцать. И я понятия не имел что такое грех на самом деле. Можно было заучено сказать: убийство, воровство, прелюбодеяние… Но я просто стоял перед отцом Стефаном и не знал что сказать ему в ответ. – Господь дал нам сердце, чтобы чувствовать и любить ближних своих, как самих себя. Господь дал нам тело наше, как храм, чтобы бы заботились о нем, ибо дан нам величайший дар: дар жизни. Господь дал нам разум. Вкусив от Древа мы познали добро и зло. И разум наш нам для того, чтоб отделяли мы зерна от плевел. Чтобы никогда зло не поселялось в нашем сердце, чтобы служили мы Ему в чистоте помыслов наших и устремлений. Все, чего ты должен делать – служить Ему. Остальные желания – грех.
Так он сказал мне. И в общем в его словах было рациональное зерно. Господь – Пастырь мой. И сила моя. Все, к чему нужно стремиться – любить Его всем сердцем и стремиться к Нему. Так я думал. С этой мыслью я закончил семинарию. И эта мысль вела меня, когда я лежал, раскинувшись крестом перед алтарем.
Вот только ни Библия, ни годы в семинарии, ни мой сан не подготовили меня к жизни. К той жизни, которую я вынужден вести теперь.
Нас двое в приходе. Я и отец Карл. Он еще молод, хоть и старше меня. Чуть за сорок, кажется. У него красивый голос и прихожане слушают его проповеди затаив дыхание. Он прекрасный оратор и мудрый наставник. Иногда мне кажется, что он мог бы быть святым, ведь все, кому он берется помочь – советом или делом – становятся на путь истинный. Все. Кроме одного-единственного человека.
Я замечаю его уже на третью неделю моего служения в приходе Святой Катарины. Он является на воскресную мессу где-то к средине, и занимает место в конце, у самого выхода. Он не привлекает внимания намеренно, но на звук его шагов оборачиваются. Он красив. Если Господь берется создать нечто совершенное – Он делает это. Без колебаний и сомнений. С бесконечной любовью. Как все, за что ОН берется.
Он молод. Так же как я. У него глаза ангела. Глубокие, яркие, цвета летнего неба в ясный солнечный день. И потрясающая улыбка. Такая же светлая. По-мальчишески задорная. Острые скулы. Пусть это банально, но мне кажется, что если провести по ним пальцами – можно порезаться.
Он подвижен и с трудом досиживает до конца. Но отец Карл не делает ему ни единого замечания. Мне хочется знать кто он, но я стесняюсь спросить, хоть мой сан и предполагает некую степень просвещенности в отношении прихожан.
Впрочем, довольно скоро я узнаю, что молодого человека зовут Крис, он автомеханик в мастерской. У него золотые руки и несносный характер. Он остер на язык и порой несдержан, за что и удостаивается персональных проповедей примерно раз в пару месяцев. Отец Карл читает одну такую, о вреде гордыни и злословия примерно через два месяца после моего появления в приходе. Крис смеется, когда отец Карл просит его повнимательнее прислушаться к словам Священного Писания, прихожане смеются вместе с ним, но отец Карл, кажется, совершенно этим фактом не огорчен.
- Он посмеется однажды, потом посмеется еще, но слова все равно останутся в нем, - и я ему верю. Отчего-то верю. Потому что не поверить ему попросту немыслимо.
Я привыкаю к распорядку и своим новым обязанностям долго. Почти полгода. Мне все внове. И то, как ко мне обращаются люди, и то, как приятно иногда перекинуться парой фраз с кем-то из мирян в магазине или просто на улице. Единственный, кто относится ко мне со снисходительной иронией – Крис. Мне трудно сносить его слова со смирением. Ему самому, похоже, значение этого слова не известно совершенно. Но я снова и снова напоминаю самому себе, что смиренное служение – мой путь к Нему. И Он радуется, глядя на меня с небес.
Я не помню зачем в тот день вошел в церковь. Это был не мой день, не моя очередь принимать исповеди. Меня вообще не должно было быть. Помню крупные хлопья снега. Помню, как они кружились и падали на землю в полной тишине. Помню небо. В тот день оно было жемчужно-серым. Тяжелым. Неповоротливые тучи висели над городком, и шпиль церкви едва не задевал их. Я помню это. Помню детали. Но не помню почему оказался перед кабинкой для исповеди.
Запах воска, потрескивание огоньков свечей. Треснувшая планка в резной стенке. Бархат, цвета шоколада. И стон. Придушенный, будто кто-то пытался скрыть боль. Мне хотелось рывком открыть дверь и вытащить несчастного. Но в нашем приходе не было ни эпилептиков, так что вряд ли это припадок. В тот момент, когда мои пальцы коснулись резной ручки, я услышал шепот…
- Возлюбленный мой бел и румян, лучше десяти тысяч других…
И тихий смех. И снова стон. Песнь Песней. Я не мог ошибиться. Я слышал голос, пусть даже шепот, но несомненно он принадлежал отцу Карлу. Меня бросило в жар. Мои колени задрожали, и я едва не растянулся, неловко оступившись. Но шепот не прекратился, как и тихие стоны. Я точно прирос к месту. Сил уйти нет. И не от того, что мои мышцы враз ослабели. Что-то непонятное поднималось во мне. Этот жар растекался по телу, свернувшись тугим узлом внизу живота. Прохладный воздух церкви накалился до предела, обжигая мои полыхающие щеки. Я все же сделал шаг, потом еще один, и, обмирая от собственной храбрости, скользнул в кабинку, предназначенную для кающихся. Было темно и душно. Остро пахло потом и чем-то еще, терпким и горьким. В крохотную щелочку окошка я видел их. Они переплелись так тесно, что я не сразу понял, кто второй…
Он покинул кабинку первым. Молодой человек с ангельскими глазами. Крис. Отец Карл вышел спустя пять минут. А я так и остался сидеть, обеими руками зажимая свой рот. Мой грех. Я не сумел заставить себя уйти. Я не сумел переступить через себя и обличить их. Я должен был обратиться к епископу, чтобы отца Карла лишили сана. Но вместо этого – молчал. Я слышал из уст священника – признание в любви. Величайшее признание. Было ли оно греховным? А впрочем, кто я такой, чтобы судить? Не суди, да не судим будешь.
Но теперь я точно знаю, что такое грех.
@темы:
Творческое,
Обнять и плакать...,
Ай-да-Я!,
Фанфики
-
-
18.08.2014 в 05:27-
-
18.08.2014 в 07:53-
-
18.08.2014 в 18:10-
-
18.08.2014 в 23:23-
-
19.08.2014 в 14:20