Понимай и властвуй
Эйвон
Настоятель Крейн
читать дальшеНастоятель Крейн был в бешенстве, но на нем это не проявлялось никак. Точнее - именно так его бешенство всегда и проявлялось: полным отсутствием внешних проявлений. Люди, знающие его близко, могли бы понять, что происходит, могли бы даже ужаснуться его вежливости и отсутствию румянца на щеках... но людей, которые могли бы похвалиться, что знают настоятеля хоть сколько-нибудь близко, рядом не было... да и есть ли такие люди вообще?
- Возмутительно, - произнес он ровным спокойным голосом, отложив только что прочитанное им сопроводительное письмо.
Стоящий напротив молодой человек в том, что произошло, в, собственно, причине его появления в Храме, не находил ничего предосудительного, а уж возмутительного тем паче. Но его мнением не интересовались, и виконт, привыкший к воинской субординации, молча взирал на настоятеля.
Был он высок для своих восемнадцати, крепко скроен, но видно было, что в пору расцвета сил он ещё не вошёл. Плечи ещё раздадутся вширь, но талия и бёдра останутся столь же тонкими. Длинные каштановые волосы его были собраны в хвост, а синие глаза взирали бесстрашно, точно не в Храме он, а на выволочке у брата-генерала. Разве что голову чуть склонил, в знак уважения перед духовным лицом. Но и только.
Гнев же Крейна был направлен не столько на юношу, стоящего перед ним, сколько на его отсутствующего здесь брата... генералу Эстону графу Хэйму придется получить очень, очень неприятное письмо... его капеллану, впрочем, тоже. Но мальчику об этом знать незачем... по крайней мере, прямо сейчас незачем...
- Эйвон, тебя направляют на храмовое покаяние, - произнес Крейн. - Тебе объяснили, в чем именно состоит твоя провинность?
- Боюсь, что моя провинность как таковая, мне не так интересна, как покаяние, – тряхнул головой Ив. – Мне известно, что я… не должен был заводить любовника. Я не имел на то права. Простите, но на границах было неспокойно, и я не мог оставить место службы и явиться в Храм. Если в этом заключается моя вина, то мне не жаль. Безопасность тех, кого мы оберегаем превыше всего. Даже превыше веры и канонов.
Он был дерзок. Дерзок на грани ереси. Но он верил в то, что говорил. А если зов тела слишком отвлекает от обязанностей… что ему оставалось? Днём и ночью бредить и представлять, как покорно прогнётся под ним сильное тело любовника? Или пойти и взять всё сполна, утолить жажду и с новыми силами сражаться?
- Безопасность... - медленно повторил Крейн. - Хорошо, что тебе знакомо это слово. И боюсь, это никак не заслуга твоего капеллана.
«Которого мне придется снять ко всем дьяволам и сменить! если и в самом деле мальчик не мог оставить место службы - почему этот мерзавец не обратился ко мне за дополнительными полномочиями? Теми, которые позволили бы ему обучить мальчика хотя бы частично! Какого дьявола он хлопал ушами?! Вот уж кому точно полагается покаяние - и не такое, как Эйвону, совсем не такое...»
- Твоя вина не в этом... но раз тебе знакомо слово "безопасность тех, кого мы оберегаем", ты поймешь. - Крейн свернул письмо, положил его в ящик стола и встал. Он был высок и строен - но никто не назвал бы его хрупким. Это была... сила. Пугающая сила. - Следуй за мной. Я отведу тебя в твою комнату. Там ты переоденешься - во время покаяния светское платье не носят.
- Не в этом?.. – Ив повёл плечом, но больше ничего не сказал, проследовав за настоятелем.
О Храмах говорили разное. О храмовых настоятелях – ещё более разное, а подчас и пугающее. Самыми жуткими были россказни о столичном настоятеле, отце Рибо. Падок на деньги, жаден и мелочен, корыстен и готов за деньги кого угодно сделать еретиком. Говорили, что когда-то он попытался замахнуться на Монтрая. Но ничего не смог сделать, слишком умён и… ортодоксален оказался тот.
О Крейне тоже говорили всякое. И дурное и хорошее, но все сходились на одном: Крейн – страшный человек. И если Рибо можно купить, то Крейна не купишь ни за какие деньги. А ещё настоятель Крейн со временем мог занять кресло Верховного Настоятеля.
Однако…
Надо бы узнать, о чём сожалеть и в чём каяться. Чем дольше он будет оставаться здесь – тем больше вероятность того, что всё самое интересное на границе он пропустит.
Комната для кающегося была именно комнатой - кельей ее никак не назовешь. Она не была ни слишком тесной, ни слишком скудно обставленной. В ней не было холодно или темно. Обычная комната - с постелью, креслом, секретером и прочими необходимыми предметами. И с двумя дверьми. Одна дверь вела в ванную - а другая... другая вела в еще одну комнату. Предназначенную никак уж не для проживания, а собственно для покаяния. Со всем орудиями, применимыми в этом нелегком деле.
А на постели лежала новая одежда Эйвона. Отчасти похожая на публично надеваемый наряд младшего супруга или любовника - потому что в нее входил ошейник. Широкий ошейник из мягкой кожи с тиснением в виде эмблемы Храма. Камзола и рубашки не было - вместо них было что-то вроде длинной накидки. Вместо сапожек - сандалии.
- Брюки можешь пока оставить свои, - произнес Крейн. - Переодевайся.
Ив мешкать не стал. Но расставаться с форменным мундиром было жаль. Он привык к простой льняной рубашке и к тонкому сукну. К вечно трущему воротничку-стойке и шнурам с эполетами. Привык. А теперь придётся отказаться от них. Надолго ли?
И рубашку и мундир аккуратно сложил на кровати. И только когда пальцы скользнули по мягкой коже ошейника обернулся к храмовнику и спросил:
- В чём я должен раскаяться, скажите мне, отец.
Крейн бросил на него быстрый тяжелый взгляд. И кто сказал, что демонические глаза непременно черные? Глаза у Крейна честь-честью зеленые, и волосы золотые... а смотрит так, что к земле гнет.
- Когда ты сам поймешь, ты мне сам это скажешь, - ответил он.
«Я точно смещу вашего капеллана! Это же надо настолько пренебрегать своими обязанностями! Ты же не понимаешь даже разницы между наказанием и покаянием! Наказанием - которое может быть и несправедливым... и покаянием, когда ты осознаешь вину и ошибку, а руки старшего уносят вину, снимают ее с тебя, помогают искупить ее - и возродиться снова... ты же ничего, ничего еще не знаешь...»
- Следуй за мной, - произнес Крейн. - Твое покаяние началось. Надень ошейник и накидку и следуй за мной. Мы начнем с посещения храмового лазарета.
Пряжка звякнула. Серебро коснулось кожи, и Ив вздрогнул. Не хотел, старался сдержаться, но вздрогнул. И впервые ощутил себя загнанным в угол зверем. Наверное, как пойманный в лесу молодой волк, на потеху людям выставленный в клетке. А чтоб не убили ненароком, или чтоб можно было вести на сворке – надели ошейник. И это было страшно.
И ещё то, что на полуобнажённое тело легла тонкая ткань накидки. Ничего не скрывает, напротив, подчёркивает тонкий стан, гладкую грудь, крепкие мышцы живота.
В чём его вина? В том ли, что взял любовника? Так он имеет право быть верхним! Он из рода старших богов. Пусть не самых старших, как Монтрай или Лорейны. Хэймы всегда входили в браки лишь старшими. За исключением четвёртых сыновей и дочерей, если таковые в семействе были.
Может в том, что так бездарно попался? Вот это пожалуй что и да!
Молодой человек следовал в шаге позади от Настоятеля. Странный человек. Любопытно, ему его занятие доставляет удовольствие? Ну хоть какое-то?
Крейн посмотрел на него долгим внимательным взглядом. Понять, о чем он думает, по его взгляду представлялось решительно невозможным. Спокойное такое лицо... непроницаемое...
- Ты готов? Хорошо. Идем.
И голос такой же спокойный и непроницаемый... черта с два поймешь, о чем сейчас думает настоятель Крейн...
А настоятель вел Ива по коридорам и переходам. Навстречу идущим попадались жрецы - но никто не глумился над юношей... впрочем, и сочувствия ему не выказывал тоже никто...
Храмовый лазарет располагался в отдельном крыле. Двери в комнаты были полуоткрыты, в некоторых отдыхали пациенты, в некоторых рядом с ними обретались и жрецы или послушники. Все верно - должен же кто-то ухаживать за больными...
- Подойди сюда, - негромко сказал настоятель, жестом велев Иву приблизиться и посмотреть в очередную палату.
В ней находился юноша не старше самого Ива. Запястья его были туго забинтованы. Тугая повязка охватывала грудь. Это не говоря о рубцах на плечах - заметных, ибо юноша как раз повернулся на бок.
Рядом с ним сидел жрец и щупал пульс - на шее, потому что до запястий было не добраться.
Завидев настоятеля, жрец встал и вышел из палаты, поклонился Крейну.
- Опять? - тихо спросил Крейн.
Жрец склонил голову и развел руками.
- Я говорил тебе, что ты слишком снисходителен для своего блага... и не только для своего? - все тем же тихим и спокойным голосом осведомился Крейн.
- Этого больше не повторится... - выдохнул в отчаянии жрец.
- Надеюсь, - все так же спокойно произнес Крейн. - Этому мальчику рано умирать...
Ошейник.
Позволено ли ему теперь спрашивать? Ведь сейчас он… не в праве. Он – нижний, младший, подчиняющийся. И за провинность его могут наказать.
И всё же. Этот юноша тоже… каялся? Или он в обучении? Или его сломали?..
Мороз по коже. И не понять каким усилием он не задрожал. Дрожь – слабость, а один из капитанов генерала Хэйма не может быть слабым. Тем более, если этот капитан – генералу брат.
Ив не боялся боли. Его тело не было идеально гладким. На предплечьях змеились тоненькие нити шрамов. Не много, но достаточно, чтоб усвоить, что с клинками нужно обращаться мастерски, или никогда не брать в руки. Аккуратно зашитая плоть заживала, и всё начиналось по-новой.
- Он тоже каялся? Или наказан? – решился задать вопрос молодой человек.
Крейн жестом велел жрецу вернуться к пациенту.
- Он не наказан... во всяком случае, сам он считает, что пока еще не наказан сообразно вине, и я склонен с ним согласиться. Раз он повторно пытался покончить с собой - значит, его покаяние и наказание еще не было достаточным. К сожалению, с ним были слишком снисходительны... не там, где надо. Щадить надо было его разум и сердце, а не тело.
Крейн был вне себя... а значит, вежлив и почти мягок...
- Он проходит покаяние... за ту же вину, что и ты - только отягощенную. Тебя отловили сразу - еще до того, как ты получил возможность причинить вред... а его, к сожалению, нет. Он не хотел ждать, когда настанет срок его обучения - ведь у него уже был любимый... эти два сопляка решили, что ограничения не для них, ведь они так любят... и этот мальчик нечаянно изувечил своего возлюбленного. Просто потому, что его еще никто и ничему не учил. Повредил позвоночник. Предполагался паралич... и бедный мальчик попытался от горя покончить с собой. Был направлен на храмовое покаяние... если учесть меру его раскаяния и горя, с него вообще шкуру спустить следовало... и этого не сделали.
«Будь прокляты те, кто лечат тело - и терзают душу!»
- Как видишь, он пытался покончить с собой вторично. А это ему еще повезло - его избранник не останется парализованным, он будет всего лишь хромать... и он ждет его после покаяния и обучения. После повторного сеанса покаяния я сообщу мальчику об этом. Я ответил на твой вопрос?
- Вы ответили на два моих вопроса, отец… - он поглядел на юношу. Но не с жалостью. Со смесью понимания и… досады.
Ему не нравилось слово «отловили». Такое пренебрежительное и ироничное. Его не отловили, нет. Чем дальше, тем больше Иву казалось, что сдали его специально. Вот только кто и почему?
Нет, он не любил Сандро. Но и Сандро не любил его. Просто союз на выживание. Южанин долго ходил кругами, прежде чем подступиться к юному капитану и предложить… помочь друг другу не спятить. Уж очень неудобно ездить верхом, стрелять или орудовать шпагой, когда в брюках тесно и жарко внизу живота.
Конечно до него у Сандро были любовники. Это было ясно по тому, как деликатно он подсказывает верхнему что надо сделать и как… И в общем, обоих это устраивало. Потому что Ив – слушал и был внимателен. Сандро – учил и был отзывчив.
- Надеюсь, что это были нужные вопросы...
Крейн посмотрел на Ива с чуть грустной улыбкой. Упрямый мальчик ему неожиданно понравился - причем как раз упрямством своим... и нетерпением... нетерпением, которое сыграло с ним такую нехорошую шутку... а может, как раз ее сыграли с самим его нетерпением?
- Ты хоть понимаешь разницу между покаянием, наказанием и насилием? - негромко спросил Крейн. Ладно... если не хочешь, можешь сейчас не отвечать - мы это обсудим вечером, у тебя будет время подумать... пойдем, это не единственный пациент, которого я хочу тебе показать. В твое покаяние входит работа в лазарете...
- Я не лекарь. Первую помощь раненным мне преподали ровно столько, сколько требовалось знать оруженосцу… Боюсь, что в лазарете я буду больше мешать, нежели помогать, – возразил Ив, но продолжать бессмысленный спор не стал. Спорить можно когда надеешься на победу в споре. Когда есть хоть шанс, что прислушаются.
Понимал ли он разницу?
Покаяние – осознание ошибки и выбор соразмерного наказания самому себе. Наказания телесного или душевного. Главное – понять. И быть с собой честным. И искренне раскаяться.
Наказание… наказывают тех, кого надеются простить. Этот постулат – основа всего. Наказан – значит прощён. Наказание отмеряет Старший. Но если он сам Старший, то кто тогда должен наказывать его? И почему право наказывать имеют Настоятели и служители Храма?
Насилие же… радость от причинения страдания. И тех, кто получал удовольствие именно от насилия, старались найти и никогда не подпускать близко к тем, кого следовало опекать и о ком надо заботиться. Потому что Младшие оказывают честь, доверяясь. И нет ничего хуже, чем предать это доверие.
Но почему этот вопрос ему задал настоятель? Желает проверить? Что ж… пусть!..
Крейн задал вопрос не впустую. Он хотел понять - и хотел, чтобы Ив тоже понял. О да, он мог бы не вникать, не стараться пробудить в Эйвоне понимания... чего проще, чем отмерить провинившемуся положенное по закону Богов... вот только там, где нет понимания, нет даже и наказания - только насилие. Если мальчик не понимает, в чем он оплошал - в душе останется память и несправедливости и боли, и только... ну разве что еще глухое смутное ощущение чего-то неправильного... но ощущение несправедливости заглушит его.
Проклятый капеллан не только допустил, чтобы случилось то, что случилось - он ведь и прислал мальчика, явно не поговорив с ним, не разобравшись ни в чем, не попытавшись помочь ему разобраться... отвратительно. Просто отвратительно. По сути, именно он - главный виновник совершенной Эйвоном ошибки... но с ним разговор будет иной. Не здесь и не сейчас. А здесь и сейчас... распутывать мучительный клубок юной души...
- От тебя никто и не требует быть лекарем, - все так же негромко произнес Крейн. - Идем...
Непонимание. Недоумение.
Если не помогать лекарям, то что? Смотреть? Наблюдать, как страдают другие? Это такое покаяние вы назначили мне, Отец-настоятель? Но зачем? Думаете, чужая боль подтолкнёт к чему-то? К сожалению? К страху за то, чего не произошло?
Да он сам себе отгрыз бы руку, скорее, чем причинил бы зло Сандро.
Они миновали несколько полуоткрытых дверей и остановились возле одной, за которой находился юноша без видимых следов каких-то повреждений... но на его лицо, бледное, изможденное, страшно было смотреть.
Крейн приоткрыл дверь шире и вошел в комнату. При виде настоятеля - пользующегося репутацией самого страшного человека провинции, и заслуженно - лицо юноши оживилось и просветлело.
- Что же от меня требуется? – выдохнул Ив.
Нет-нет… нельзя так откровенно пялиться, нельзя рассматривать юношу – наказанного ли, невольной ли жертвы проступка. И всё же, мальчик неуловимо притягивал взгляд. Не то своей хрупкостью, не то неуловимой прелестью… Но его хотелось защищать!
- От тебя требуется помощь лекарям, - ответил Крейн. - Сам ты не лекарь - но лекарю нужна помощь, а больному - уход.
Он подошел к постели и улыбнулся юноше в ответ на приветствие.
- А почему ты один? - спросил он.
- Я... я сам попросил оставить меня на час... - чуть запинаясь ответил юноша. - Я... хотел попробовать, справлюсь ли...
- И как? - поинтересовался Крейн. - Хотя... и так вижу - справляешься.
Трудно сказать, справлялся ли юноша до этих слов или готов был надломиться под тяжестью чего-то непосильного - но эти несколько слов будто влили в него те самые недостающие силы. Вот теперь он и в самом деле справлялся...
- Скажите... я... я могу остаться в Храме? - очень тихо произнес он.
- Если ты не передумаешь - конечно, - мягко произнес Крейн.
Остаться в Храме?! Ив не остался бы здесь за все сокровища мира. Променять свободу и возможность заниматься любимым делом на Храмовые палаты?
Пришлось сделать неимоверное усилие над собой, чтоб не вздрогнуть от отвращения. Конечно, нет ничего зазорного, чтоб выбрать свой путь. Но… бежать от мира в Храм? Здесь тоже живут люди. Жрецы и Настоятели. А ещё – кающиеся грешники и непонять кто, но… ради чего?
Владей он собою чуть хуже – и вопрос был бы написан на его лице.
Бледный ангел останется здесь? А мог бы покорять сердца и блистать при дворе. Что ему в вере? Что ему в надменном молчании Старших богов и покорности Проигравших?
Вопрос готов был сорваться с губ, но не сорвался. Мальчику явно тяжело давались слова, признания… даже шаги давались тяжело. Кто он такой, чтоб бередить чужие раны?
Крейн ласково попрощался с юношей и вышел, увлекая за собой Ива. Лицо его было сосредоточенным и никак уж не веселым.
- Хуже всего, что мальчику на самом деле некуда идти, - хмуро произнес он. - Либо возвращаться к родным, которые снова продадут его замуж за первую же достаточно богатую сволочь, либо... никуда. Разве что в семью, но под опекой Храма... тоже ад, хоть и в приличной упаковке...
Рука его сжалась в кулак.
- Его никто не ждет... не сложилось, не успело сложиться... моему троюродному брату в свое время повезло больше...
«Потому что Рене вынудил начать бракоразводный процесс - а Лионель исцелил Жерве своей любовью... а если на самом деле, то начать процесс должен был отец Рибо... строго говоря, он и вообще не должен был давать разрешения на брак, зная, что представляет собой Антуан... и вот теперь из его епархии еще одна раненая ласточка... нет, с отцом Рибо срочно пора кончать!!!»
- К сожалению, Храмовое обучение - это только обучение... оно помогает понять, как не причинять вреда... но мерзавца оно не сделает человеком. Супруга этого мальчика занесло в мою епархию... и впредь ему никогда не входить в брак Старшим... но то, что он сотворил - даже не с его телом, с его душой, сердцем и разумом... это ведь не случайно, что бедный мальчик вообще боится остаться один - даже сейчас... его еще лечить и лечить... и в Храме ему делать нечего... но как же быть, если он больше нигде не нашел тепла и участия...
«Ты даже не представляешь себе, что это за жизнь, когда Храм кажется желанным приютом...»
- Вы ведь считаете, что я тоже мог свернуть на такую кривую дорожку? Что мог навредить? Да, я не любил человека, который был моим любовником. Мы оба решили, что лучше успокоим голод тела, чем позволим этому голоду проникнуть в наши мысли. Но ни он, ни я никогда не переступали границы боли. Я никогда не унижал его, а он всегда говорил о том, что чувствует. Что касается того, кто до меня был верхним этого человека… То он довольно много времени провёл в полевом лазарете. Но будь моя воля, я бы его ещё не так отделал… Потому что так, как он относился к любовнику, не относятся и к бешенным зверям. И никто не убедит меня в том, что я не прав. И в этом каяться я не намерен! – Тирада отбирала дыхание, сердце бешено колотилось в груди, и хорошо, что они отошли довольно далеко от комнаты юноши. – Можете записывать меня в еретики, но я рад тому, что согрешил. По крайней мере, обо мне у младшего сохранятся хорошие воспоминания, а этого подонка переведут в дисциплинарную роту.
- А вот я в этом, к сожалению, не уверен, - произнес Крейн. - Разве что ты довел это безобразие до сведения твоего брата... потому что у генерала есть и другие дела, кроме как быть в курсе личной жизни своих офицеров... а вот ваш капеллан обязан был это знать. И доложить. Между тем в твоей сопроводительной об этом мордобое и вообще о существовании этого бывшего любовника - ни полсловечка... так что я не стану ждать, как предполагал сначала. Я пошлю замену капеллану сегодня же. А с ним побеседую... отдельно.
Он движением головы указал Иву на выход из коридора.
- А ну-ка пойдем...
Пока они шли, Крейн собирался с духом, чтобы снова взглянуть на Ива - именно взглянуть, а не обнять за плечи. Потому что хотелось обнять. В первый раз за долгие годы, с тех самых пор, как Крейн понял, что любит - что любовь его невозможна. И ведь Ив даже и непохож... похоже вот только это желание защитить... такое яростное и прекрасное...
Коридор вел к террасе, где обнаружилось несколько скамеек.
- Ты можешь сесть рядом, - кивнул настоятель. - Садись, нам надо... побеседовать. О том, что я считаю и чего опасаюсь... и что считаешь ты.
- Первый вопрос, который мне задал Эстон, был о том, какого демона я это сотворил. Я молчать не стал. Так что да, его переведут. – Ив дёрнул плечом, и тут же поймал край накидки, вознамерившийся соскользнуть.
Молодой человек сел на скамью, привычно притянул к груди ногу, удобно устроив на колене голову. Привычка, оставшаяся с детства.
- Что вы хотите услышать от меня? Я вроде бы всё сказал, что был намерен высказать. Но если у вас есть вопросы… Я запираться не стану.
Хоть и дурость это. С Настоятелями надо не просто ухо востро держать. Тут лишнего слова не скажи – повяжут мигом, и прости-прощай армия и мечты о будущем!
Настоятель ответил не сразу.
- Я хочу знать... многое. Но не сразу. Ты проведешь здесь не один день... даже если этот факт тебе и не нравится. Многое из того, что мне нужно знать, выяснится само и без вопросов. Например, чем тебя научил твой любовник... это в общем, не самый худший вариант на самом-то деле. И я не считаю, что ты мог бы пойти по кривой дорожке, стать мерзавцем и использовать дар Богов для того, чтобы причинить вред сознательно. А вот случайно... Эйвон, ты военный, ты поймешь мой вопрос... надеюсь, поймешь... сколько лет ты учился держать в руках оружие?
«Сколько ЛЕТ ты учился держать в руках оружие - и сколько РАЗ ты вообще брал в руки хлыст? Или ты полагаешь, что умение ничего не значит?»
- Двенадцать лет. Последние… четыре года практически в условиях… ежедневных стычек. Я понимаю о чём вы… Нет, я не использовал плеть, хлыст или трость. Естественно, я не использовал кнут, хоть достаточно… свободно обращаюсь с ним. Мне доводилось объезжать лошадей и… Да, я понимаю.
Ив кивнул и невесело улыбнулся. Сандро был измучен. И потому их близость была испытанием воли и лишь отчасти испытанием болью.
- Вы полагаете, что я поступил самонадеянно и опрометчиво?
- Самонадеянно, - кивнул Крейн. - Опрометчиво. Ты взял на себя ответственность, к которой не был готов и на которую не имел права. Как в бою. Взял, потому что все сложилось именно так. И я не стану говорить, что беды не случилось только чудом... потому что у чуда есть имя, и его зовут Эйвон виконт Хэйм... но ты еще очень неопытное чудо, мальчик... и нельзя рассчитывать на чудеса и везение...
Он все же не удержался и положил руку на плечо юноши. Рука была горячая и тяжелая. И... надежная.
- Сандро доверился мне. А я не имел права не оправдать его доверия. К тому же, я был единственным, к кому он пошёл. Вернее… я был единственным, кто заметил его состояние и постарался исправить положение. Я не чудо. Я просто оказался в определённый момент… рядом. Мне кажется, это просто случай. Но и только. Боги вообще не умеют творить чудеса, а уж правом и своим так называемым даром расшвыриваются слишком слепо.
Эта рука с лёгкостью способна раздробить кости. Невзирая на мощную защиту мускулов. А пожелай настоятель – не то что язык, сердце еретику бы вырвал.
- Ну отчего же... - краем рта усмехнулся настоятель. - Боги послали этому молодому человеку тебя - а могло случиться иначе. И ты сумел не подвести его... а вот это и вообще сложно. Нет, Эйвон... Боги дают дары... а уже люди решают, что с ними делать... и нередко уродуют их. Тот мерзавец, которому ты набил морду, извратил право и изуродовал дар - потому что...
Он внезапно замолчал, прерванный стуком копыт - на мощеный двор влетел всадник на кауром жеребце.
Рука Крейна чуть сжалась. Совсем чуть-чуть. Почти незаметно.
- Погоди... - сказал он и встал.
Всадник только еще спрыгивал с коня - а Крейн уже шел к нему, шел так быстро, что полы его одеяния развевались ветром, капюшон упал на плечи и густые волосы вспыхнули на солнце пламенным золотом.
- Камилл! - воскликнул он. - У вас что-то случилось?
- Нет-нет, - улыбнулся Камилл. - Просто я ехал мимо и заглянул, чтобы передать извинения мэтра Молинари - у него пациент с тяжелым ожогом, и он сегодня будет позже обычного.
- Пациент... по нашей части? - осведомился Крейн, чуть помолчав.
- Разве что отчасти... да мэтр вам все сам расскажет.
- Хорошо, - кивнул настоятель. - Спасибо, Камилл.
Они обменялись еще парой реплик, потом Камилл снова вскочил в седло и уехал. Крейн еще некоторое время стоял, глядя ему вслед - совсем недолго... а потом повернулся, и на миг Иву причудилось, что в его глазах билась такая безысходная боль, такая мучительная тоска, словно это его сердце было брошено под звонкие копыта... причудилось, наверное - с чего бы?
Крейн вернулся, сел рядом с Ивом и сцепил пальцы.
- Извини, - произнес он ровным голосом. - Так о чем мы говорили?
- О высшем и несравненном праве, – медленно проговорил Ив.
Такое показаться не могло. Порыв, заставивший настоятеля за малым не лететь на встречу посетителю, светиться, и совершенно иначе, чем при пациентах и тех, кого нелёгкая заносит в стены Храма. И возвращаться так, будто птице переломили крылья. Безнадёжно, устало, горько.
- Но… это не важно.
- Это важно, - возразил Крейн. - Да, вспомнил - мы действительно говорили о праве... и о дарах... или ты полагаешь, что это одно то же?
По-хорошему надо сослаться на усталость. На долгий переезд из лагеря сюда, на треволнения или старую рану, разнывшуюся в одночасье. Или просто на чудовищное желание упасть и уснуть. Только лгать не хотелось. Не правильно это, лгать. Но и увидеть, и гадать – почудилось, или вправду был этот момент – невозможно.
- Моё покаяние началось. Когда начнётся обучение? И кто будет моим наставником?..
- И твое обучение будет проходить одновременно с твоим покаянием. А твоим наставником буду я.
«Больно... как же больно... потому что - невозможно... Но я сам выбрал свою судьбу... и сам несу ее... Ты даже не представляешь пока, КАКИМИ бываю дары Богов, мальчик... Слишком хрупко, слишком зыбко... слишком легко сломать...
Как вы похожи, Ив... вот этой вот яростной добротой и желанием защищать... нет, не внешне похожи - но чем-то глубинным...»
- Замечательная перспектива… Но, кажется, ваши обязанности слишком обширны, чтоб вплотную заниматься ещё и обучением. Или это потому, что я слишком несдержан в выражениях и не особо рьяно верую?..
Кто знает, отчего он так дерзок? Может потому, что после гибели отца мать ушла в Храм, оставив младшего из сыновей на попечение старшего? Не хватило ему нежности? Недолюбили? И вышел сорванец, вертевший братом, но беззаветно любивший старшего так, что выбил право быть с ним и в мире и на войне?
- Или у вас собственные соображения на этот счёт, отец?
Крейн снова чуть заметно усмехнулся краешком рта: миг доверия или чего-то очень на него похожего растаял, словно и не было...
- Свои, - сказал он. - Очень даже свои. Кстати, дерзкий язык тоже дар Богов. Жаль было бы испортить. А что до моих обязанностей...
«... то лишь они и держат меня. Боги - уронить бы голову в ладони и завыть... хоть раз заплакать... я ведь тоже живой... и мне тоже хочется - хоть иногда… А вокруг меня пустота - и пока она остается пустотой, призрак несбыточного не покинет меня...»
- ... они как раз и заключаются в том, чтобы заниматься покаянием и обучением в особо спорных случаях. Не только в этом - но и в этом тоже.
Настоятель Крейн сидел прямо. Очень прямо, так и не накинув капюшона.
- О… Я польщён… Спорный случай, говорите? И что же в моём случае такого спорного? Да, я не обучен. Да, после обучения я буду старшим в браке. И я не хочу оставаться в Храме. Знаете ли… мне милей война, чем восхваление богов. Да и вообще, может, втайне я исповедую ересь о Едином-Сущем? – Ив задумался. А действительно, ну вот как храмовники выявляют тех, кто поддался ереси? Всяко бывает… - Хотя, нет, не исповедую. Не беспокойтесь. Для настолько грешной души у меня слишком ортодоксальное окружение.
Того, чего он добился – добивался сам. Без помощи Эстона. Приложил столько усилий, сколько не прилагают иные, чтоб казаться не тенью своего брата, не тенью их великого отца. Но самим собой. Безрассудным, отважным и справедливым. В меру жестоким и всё же чувствующим.
И вот теперь – Храм. У кого угодно руки б опустились, но Эйвон как всегда готов биться до конца. До победного, или просто до точки. Как придётся.
Вся его язвительность, весь его порыв пропали втуне, разбились о спокойный взгляд зеленых глаз.
- Это не ересь, Эйвон. Это ненависть.
«Самая простая, самая что ни на есть обыкновенная ненависть. Такая знакомая. Как же я ненавидел, когда впервые надел одежды даже еще не жреца, послушника... Как же ненавидел проклятого отца Рибо, который обязан был воспрепятствовать браку Жерве и Антуана, обязан был сам возбудить судебное дело об их разводе... как же я ненавидел этого мерзавца... а ненависть рождается из разных причин и толкает на разное...
Я ушел от светской жизни в Храм, чтобы найти управу на отца Рибо... и чтобы защитить Жерве и таких, как Жерве... укорот на Рибо я уже нашел, даже будучи настоятелем главного Храма провинции, мой голос значит многое... и скоро Рибо будет и вовсе смещен... Жерве спасли без меня - Лионель и Рене... благослови все Боги их обоих... а остальное... остальное я стараюсь исполнять по мере своих сил...
Но чем рождена твоя ненависть, Ив, и на что она тебя толкает?»
- Ступай в свою комнату. Обед тебе принесут туда - есть вместе с послушниками ты не будешь... по крайней мере, пока. После обеда пойдешь в лазаретное крыло храма. Там тебе дадут все нужное, и ты будешь мыть полы - как раз до ужина управишься. А после ужина мы возобновим нашу беседу. До тех пор, как ты заметил, у меня есть некоторые обязанности, и они требуют своего исполнения.
«В том числе - выбрать замену для капеллана, того, кто отправится в путь уже завтра утром.
И ознакомиться с твоим прошлым... с тем, что могут о нем рассказать храмовые архивы... и не только они... с тем, что ты не хочешь доверить мне и не доверишь... потому что ненавидишь...
Какое там доверие - примерещилось, почудилось...
Ненависть. Неизвестно на чем возросшая - но ненависть...»
Ив поднялся молча. Распрямился, буквально всем телом чувствуя, как напрягаются мышцы, деревенеет спина. О, так двигаться очень сложно. Потому что плечи так норовят распрямиться, подбородок – задраться, а глаза яростно вспыхивают. Картина! Портрет гордеца.
- Прошу простить меня за… то, что отрываю Вас от дел. Постараюсь впредь не доставлять Вам хлопот.
Нарочитое «Вы» резало слух. И было оно не… таким как ещё несколько минут назад. Теперь оно, пожалуй, граничило с оскорблением. Молодой человек преклонил колено, но головы не склонил. Никто и ничто не заставит его бежать. Гордо удалиться – вполне себе. Но не ускорять шаг. Просто идти, просто некоторое время чувствовать тяжёлый взгляд.
Крейн неуловимо напоминал одновременно и отца и брата. Отца… странной тягой защитить всех. Даже если за это его не поблагодарят. Впрочем, на сколько мог помнить Ив, на отца смотрели с немым обожанием. Хотя может статься, что ему это просто казалось, ведь это было много лет назад.
Эстон же… он был похож на отца. И был единственным человеком, который заботился о нём. И которому было не всё равно, что с ним будет дальше.
Ив ошибался, считая Эстона единственным - настоятелю Крейну тоже было совсем не все равно...
Зеленые глаза долго смотрели вслед юноше.
Крейна и вообще нельзя было обвинить в том, что он исполняет свой долг, не вкладывая в него душу, что он равнодушен к тем, кто попал к нему на покаяние, на обучение или под его защиту... но этот мальчик тронул его сердце сильнее прочих - может, оттого, что был отчасти похож на Камилла, а отчасти, и даже сильнее - на него самого. Желанием помочь, вступиться, защитить, гордостью, даже ненавистью... вот в Камилле как раз ненависти не было, а в Крейне была, оттого он и чуял ее безошибочно, словно подземные воды под толщей земли.
Вот только что питало эту ненависть?
Когда юноша скрылся из глаз, Крейн встал и отправился в свой кабинет. Работы предстояло и в самом деле немало.
Сначала - отправить служку с запросом в архивы Храма. Подробности о роде Хэйм вообще и о виконте Эйвоне в частности. Потом - заняться списком тех, кого можно послать на замену капеллану. Выбрать несколько самых умных, самых честных, самых искренних - и при этом не фанатиков... поговорить с каждым из них и уже окончательно выбрать того, кто завтра отправится в путь... принять исповедь юноши, покушавшегося на самоубийство... побеседовать с мэтром Молинари... и снова вернуться в кабинет, где его уже ожидали данные на юного Эйвона виконта Хэйма.
Первые же несколько строк ошеломили Крейна.
Смерть отца - когда Ив совсем еще мальчишка - и почти сразу мать уходит в Храм...
Отринутость, покинутость, ожидание, надежда... "если я буду хорошим мальчиком, мама вернется..." но она не вернется... каждому или почти каждому приходится жить с тем, что кто-то бесконечно любимый, нужный, дорогой никогда не придет... почти каждому - но это...
Теперь понятно, почему Эстон не спешил отправить брата в Храм на обучение, хотя все мыслимые сроки уже наступили - а он-то голову ломал, отчего умница Эстон, боевой генерал, отродясь от ответственности не бегавший, так промахнулся... нет, это был не промах... как он мог отправить младшего в Храм - в ненавистный ему Храм?! Да для Ива любой Храм, любой - это чудовище, пожирающее любимых, отнимающее самое дорогое... вот почему он так ненавидит - даже если и не сознает этого... ну ЧЕМУ он может научиться там, где даже сам воздух ненавистен?! Ничему. Храм может только изувечить - потому что невозможно принять учение от ненавистного. И то, что Ив здесь - страшная ошибка! Покаяние? Не настоятель Крейн лишил его матери, но человек-Крейн тоже человек Храма, более того - настоятель главного Храма провинции, а значит, в глазах младшего Хэйма - тоже виновен, хоть и без вины - да с каких это пор виновные вправе принимать покаяние?!
«Я ничем не смогу тебе помочь... ничем...»
Дочитав архивную бумагу до конца, Крейн некоторое время сидел молча.
Потом позвонил в колокольчик.
- Скажи Эйвону, тому юноше, который сегодня поступил к нам для покаяния, чтобы он зашел ко мне сразу после ужина…
Ужинал Ив тоже в отведённой ему комнате. Один.
От воды кожа на руках высохла ещё сильнее и теперь на ощупь казалась шершавой, как старый пергамент. Спина разгибалась с трудом и ныла при этом, как уличный попрошайка. Хуже всего было на душе. Наверное, сейчас он дал бы себя безропотно выпороть. Или сам с удовольствием мелко накрошил бы пару-тройку мерзавцев, для успокоения совести.
Страшное место Храм.
Страшное от того, что те, кто сюда попал по собственной воле, принимая решение – оставались здесь с радостью. И никто, ни один из тех, кто попал сюда по велению долга, не роптал.
Отчасти, ответ на вопрос «почему так?» давали разговоры, услышанные в лазарете. В коридорах, в саду, послушники и жрецы, подопечные, кающиеся и пришедшие на обучение с утра до ужина обсуждали и роняли вскользь, молчали и ссылались на одного человека, который здесь, в этом Храме был вторым после богов, чьё слово было… нет, не законом… отчего-то его разумность и правильность даже не подвергалась сомнению. Он просто был… всем.
Потому и ужинал. Один. И без аппетита. И, пожалуй, был даже рад, когда явился служка с приказом явиться пред светлы очи отца-настоятеля.
В сущности, собираться долго смысла не было. После работы ему позволили совершить омовение и переодеться в чистые одежды. И явился молодой человек в кабинет без промедления.
Когда этот юноша, которому предстояло завтра же покинуть Храм, явился в кабинет, Крейн особенно остро ощутил свое одиночество, хоть и знал Ива меньше одного дня... может, оттого, что родственные души на этом свете встречаются нечасто? Но Крейн не позволил этой боли отразиться на его облике, и разве что очень чуткий и очень хорошо знающий Крейна наблюдатель заметил бы в зеленых глазах тщательно скрываемую усталую печаль?
- Эйвон виконт Хэйм, - произнес Крейн, дозволив юноше сесть и дождавшись, пока тот усядется напротив. - Я ошибся, когда сказал, что буду заниматься твоим обучением и покаянием. Им в Храме не будет заниматься никто. Это невозможно. Твой случай действительно особый, и теперь я понимаю, почему граф Эстон не отослал тебя в Храм, когда пришло время твоего обучения. Он был прав. Ненавистный не может обучать, а виновный - принимать покаяние. Это неважно, что лично я или кто-то из жрецов Храма тебе ничего не сделал. Тебе ненавистно здесь все. И потому я не могу тебе помочь. Здесь, в Храме, тебе не может помочь никто - потому что все в тебе оттолкнет предложенное. Ив... - вот разве что тут прорвалось волнение - Крейн и не заметил, что невольно назвал юношу ласковым, домашним, уменьшительным именем, - я не могу изменить твое прошлое. Я не могу защитить тебя от твоего прошлого. Но я могу попытаться защитить твое настоящее - от тебя самого. Завтра я посылаю одного из старших жрецов, очень умного и хорошего человека, сменить вашего капеллана. Вот он и будет проводить твое обучение. Я дам ему и тебе разрешение на помощь твоего любовника, при условии, что Сандро согласится. Возможно, хотя бы так, на воле, ты сможешь пройти свое обучение и получить право вступить в брак Старшим. Возможно, на воле ты сумеешь хоть что-то услышать и принять. В Храме...
Крейн опустил голову. Снова поднял.
- Одежду, в которой ты прибыл, тебе принесут завтра, перед отъездом. Храмовый ошейник оставь на столе. Ступай к себе и постарайся перед отъездом выспаться, Эйвон... завтра тебе рано вставать.
Ив тряхнул головой, отгоняя странное наваждение.
Такого не бывает. Такого просто не бывает. Явившийся не по своей воле уходит. Сразу и быстро. И никто противиться его уходу не станет. Только отчего-то тошно. Так, будто хлебнул какой-то приторно-сладкой настойки.
- Особый… Действительно, не можете. Но вы знаете, что без свидетельства Храма я и шагу ступить не смогу. Ну да ладно, пусть! Скажите мне только одно, раз уж вы не поленились поднять какие-то там свидетельства… Почему? Почему она это сделала? Почему это сделали вы? Почему это сделал Михаэль, ну… тот, который меня сегодня сопровождал? Почему здесь они все?
Усталость мешалась со злостью. Откуда в настоятеле столько… покорности? Да ему первому нужно проявить настойчивость и волю!
- Свидетельство Храма ты получишь, - возразил Крейн. - Эрнест человек умный и надежный, и его слову я доверяю. Когда он сочтет что твое обучение закончено, он напишет мне отчет, и я подпишу твое свидетельство. Ну а что до твоего вопроса...
Крейн и так сидел прямо, очень прямо - и все же каким-то непонятным образом он словно выпрямился еще сильнее, будто не желая сгибаться под каким-то неведомым Иву грузом.
- Мы приходим в Храм по разным причинам. Кого-то приводит горе, кого-то - надежда на покой, кого-то - желание власти, я стараюсь распознавать и не допускать таких, но это не значит, что их не бывает... кто-то желает почета, кто-то ищет истины, кому-то нужна справедливость, кого-то ведет любовь... а кого-то и ненависть. И не всегда мы находим именно то, что ищем. Бывает, что и совсем иное. И я не могу тебе сказать, почему это сделала она - я не знал ее и не знаю. Я не могу тебе сказать, почему этот выбор сделал послушник Михаэль - потому что не имею права раскрывать чужие личные тайны, и если хочешь, спроси его сам - скорее всего, он тебе скажет. Я могу дать ответ только за самого себя. Я искал справедливости и мести. Я не помышлял о духовной карьере, мне вполне хватало военной... но у меня был троюродный брат по матери, и его выдали замуж... за мерзавца, за самое настоящее чудовище! Это было в столице, я старался помешать этому браку, но не добился ничего... я обратился к главному настоятелю отцу Рибо, это была его обязанность - воспрепятствовать этому браку или хотя бы расторгнуть его впоследствии, но он не сделал ничего, ему дали хорошую взятку... я разругался с семьей и ушел в Храм, послушником... чтобы помочь Жерве... ему помогли и без меня - королевский ревизор Монтрай уговорил короля начать бракоразводный процесс в обход Храма... а потом Жерве вышел за Лионеля, благослови его все Боги... а я... остался. Чтобы в конце концов добраться до отца Рибо... чтобы он никогда уже не мог... - пальцы Крейна сжались. - И чтобы защитить тех, кому пришлось так же плохо, как Жерве.
Он поднял глаза на юношу.
- Я ответил на твой вопрос?
Вместо ответа Ив только поклонился и вышел.
Не вышел даже – выбежал. Метнулся, даже не прикрыв за собою дверь. О том, что он проявил неуважение в отношении высокопоставленного духовного лица, он даже не подумал. Он вообще ни о чём не думал в тот момент. Ноги сами нести куда подальше. В комнату, которая была его лишь день. В покои, которых он больше не займёт, и там, повалившись на постель, долго лежал без сна, разглядывая чистый потолок, светлые прямоугольники лунного света на полу.
Сон его был тяжёлым и сбивчивым. Ему не снилось покаяние отца Крейна, и собственные мытарства не снились. Снился отец, таким, каким его помнил пятилетний мальчишка. Снилась мать… куда менее отчётливо, и когда он перед самым рассветом проснулся – он уже твёрдо знал, что ему дОлжно сделать.
Конечно, капеллан будет против. Конечно, его будут держать под надзором, но… один раз в год генерал Хэйм покидает расположение своих частей и направляется куда-то… Ив даже подозревал куда именно. И в этом году он твёрдо намеревался последовать за своим братом и сюзереном. А ещё, когда наконец принесли его вещи, вместо того, чтоб оставить храмовый ошейник на столе, он старательно прикрыл чёрную полоску шейным платком…
Когда Ив выбежал прочь, Крейн и не шелохнулся, не окликнул его. Потому что... этого, пожалуй, следовало ожидать. Пожалуй...
Знать бы наверняка, что ты на самом деле думаешь, мальчик...
Крейн и в самом деле был не чудотворцем и мыслей читать не умел... а если бы умел, очень бы удивился, узнав, что его выбор Ив принял за покорность. Это был вот именно что выбор - осознанное волевое решение... и оно дорого ему далось.
Ночь у настоятеля Крейна выдалась нелегкая. Впрочем, такие случались и раньше.
Просто на этот раз как-то все сошлось вместе...
Ему ведь и прежде приходилось сталкиваться с Камиллом - и держать себя так, будто сердце его не разрывается от боли... странно, после того, как Камилл обвенчался с Шериданом, эта боль отчасти утихла... наверное, Крейн должен был терзаться ревностью, наверное... но он никогда не ревновал Камилла к Шеридану, никогда не представлял себя на месте юного художника... никогда - потому что никогда он не смог бы сделать Камилла таким счастливым, как Шеридан... странно, но Крейн ни одной злой или горькой мысли не питал к бывшему Треми... напротив - Шеридан сделал Камилла счастливым... если не можешь и никогда не сможешь соединиться с любимым, будь счастлив тем, что по крайней мере он счастлив, что он ничего не знает о твоей любви и боли и не узнает никогда... и со временем эта боль утихнет, потому что невозможно всю жизнь пылать недостижимым... утихнет - и ее место займет пустота... вот почему душа не желает отпускать мечту о невозможном - потому что боится пустоты... а сегодня Крейну пригрезилось, что пустота может отступить... нет - все же пригрезилось, показалось, примечталось... не было этой тонкой ниточки доверия и понимания и взяться ей неоткуда... ну и что с того, что этот юноша так похож в неуловимом и самом главном не только на Камилла, но и на самого тебя - он ведь не ты... Храм пожрал самое для него дорогое - и он никогда, никогда даже не услышит тебя... человека Храма... забудь... забудь, Крейн, ты умеешь забывать... ты умеешь забыть на целый день о своем одиночестве... а ночи для того, чтобы спать... спать, а не кусать губы, уткнувшись в подушку - потому что завтра ты должен быть бодрым и деятельным, ободрять других и поддерживать, нести исцеляющую боль и смывать прочь разрушающую, ты нужен... нужен...
Но как же хочется быть нужным по-иному...
Как хочется утолить сердце любовью, ты ведь тоже не железный, ты живой... и сердце твое живое, и тело твое так изголодалось по ласке, даже просто присутствию... так хочется, чтобы...
Крейн сумел заставить себя уснуть. Как всегда. А что подушка его утром была влажной - что ж, такое случалось...
@темы:
Творческое,
Игры,
Слэш
-
-
17.07.2010 в 14:14- Через пару часов вернётся. – Ив поправил шейный платок, и смахнул с плеча несуществующую пылинку. Пропылённый камзол валялся где-то в корзине и приведут его в порядок только к завтрему. А пока придётся отговариваться.
- Что случилось? – бывший любовник… бывший, пристально смотрел в глаза. А потом улыбнулся и покачал головой. – Ты всё-таки виделся с ней?
Дожидаться кивка ему не понадобилось. Он всё великолепно понял и так. Ну естественно, если полковник на протяжении нескольких дней делает вид, что ему нездоровится, потом нарывается на дуэль, получает рану и… отлёживается у себя три дня. Это может означать только то, что три дня ему были чертовски нужны для важного дела. И именно тогда, когда генерал отправляется в своё тайное паломничество. Сложить один к одному для того, кто знает и упомянутого генерала и тем более полковника – труда не составит. Вот Сандро и сложил.
- Я должен был увидеться с ней. Просто должен…
…и задать вопрос, на который ответил когда-то Крейн. Настоятель, который пошёл на этот шаг по той же причине, что и он сам на нарушение закона. Но почему этот шаг сделала она?
Высокая стройная женщина. Седина едва посеребрила густые тёмно-каштановые локоны, морщинки залегли в уголках глаз. Прекрасных, глубоких, загадочных ореховых глаз. Он стоял среди кустов жасмина и смотрел. Как она говорит с Эстоном, как с прохладным кивком принимает букет чайных роз. Как боевой генерал разворачивается и уходит… как с каждым шагом всё сильнее поникают его плечи. Она остаётся сидеть там, среди цветущего сада, но по щеке катится слеза. Одна-единственная.
Полковник выходит из своего убежища, и она вскидывает взгляд. И роняет принесенные цветы. А всё потому…
- …Потому что ты уже тогда был его копией. Маленькой, наивной непоседливой копией. Я бы сломала тебя. Сломала тем, что попыталась бы сделать из тебя - него. Я не мыслила без него своей жизни… но должна была позволить тебе и Эстону быть вами. Вами, а не призраками моего любимого мужчины. Ты можешь сколько угодно ненавидеть меня… Но это единственное, что я могла сделать для вас. Эстон был достаточно взрослым, чтоб это понять. А ты….
А он просто закрылся. Просто вообразил себя брошенным щенком.
Он много думал над всем, что произошло. Весь этот год, пока капеллан Эрнест занимался тем, что подсказывал, объяснял, отвечал на вопросы, на которые у Сандро не находилось ответов. И весь этот год кожаный храмовый ошейник был на его шее.
- Мне важно, чтоб меня не спрашивал капеллан. Остальное – не так уж и важно. Так меня не искал отец Эрнест? Так вот, пока не начал, прогуляюсь я, пожалуй, к нему!..
Отец Эрнест обретался у себя в шатре - и при виде Ива не удивился ничуть.
- Добрый день, Эйвон. Так вы уже вернулись?
Эрнест был лет на десять постарше Крейна и уж по любому не глупее... так что скармливать ему байку о ране и дурном самочувствии просто не было смысла. Даже и пытаться не стоило. Тем более сейчас - когда он обратился к Иву не на "ты", как к своему подопечному, а на "вы" - как к взрослому человеку определенного положения в обществе. А это значит...
- Да, я считаю, что ваше обучение завершено, - кивнул Эрнест в ответ на немой вопрос в глазах Эйвона. - И настоятель Крейн согласен с моим отчетом. Вот ваше свидетельство.
Пергамент с храмовой печатью и двумя подписями - самого Эрнеста и настоятеля...
- Поздравляю вас, виконт. И верните храмовый ошейник, Эйвон. Он больше не ваш.
- Дорог как память. – Привычно сострил Ив, даже не подумав выполнить просьбу. – Знаете ли, приятное дополнение к гардеробу… О… надо же, подписи, печати… Как всё официально… А откуда я знаю, что это подпись Отца-настоятеля? Я, разве не должен расписаться в какой-нибудь храмовой ведомости?.. Да и за ошейник… имущество Храма как-никак…
- Снимите ошейник! - из голоса Эрнеста мгновенно исчезли все теплые нотки - теперь это снова был голос наставника, которому следует повиноваться, и притом наставника возмущенного.
Эрнест посмотрел на своего недавнего воспитанника пристально и вздохнул.
- Эйвон... да что с вами творится?
- Он мне к лицу, знаете ли. Под цвет глаз. И вообще, изумительное плетение, замечательная выделка кожи. Штучная работа. Нет, я совершенно точно оставлю его себе. Только если Настоятель Крейн подарит что-нибудь взамен. Я в последнее время чертовски сентиментален! – Пергамент был лёгким. Тяжелыми были печати. И ощущение плети на плечах и спине. И тяжёлый взгляд капеллана, и комментарии. И… что-то, что не сложилось. Просто не сложилось.
С Сандро они расстались. Раны в душе молодого капитана затянулись, а вскоре нашёлся человек по сердцу. Но благодарность есть благодарность, а дружеские чувства со временем лишь укрепились, может потому Сандро приходил, помогал и рассказывал всё, что знал сам. Но… Сандро только нижний. Младший. А ощущение недосказанности порой становилось почти болезненным.
- Вот как?
Эрнест снова вздохнул - на сей раз мысленно.
Он знал, куда ездил его бывший воспитанник - и надеялся, что это принесет в его душу мир и равновесие, ведь нашел же их Эстон...
Эстон - нашел. А Эйвон, похоже, нет...
- Не хотите же вы сказать, что носили этот в память о настоятеле Крейне?
Меньше всего, по мнению Эрнеста, Эйвон хотел бы сказать именно это. Даже себе самому. Даже мысленно, а не то, что вслух... За все время обучения имя настоятеля не прозвучало в их разговорах НИ РАЗУ...
Ив даже в лице изменился.
- Я просто хочу понять. Хочу понять. Почему он, почему мать… Почему вы всё понимаете. И почему прощаете то, что простить невозможно. Почему отпускаете и почему покоряетесь. Почему позволяете совершать ошибки и почему на них смотрите, но… Вы ведь должны были меня… выдрать за проступок. За каждую дерзость, что я вам сказал… И он тоже… сдержался. Ни разу слова поперёк не сказал. Я пытался осмыслить то, что он мне сказал. И пытался ничего не упустить. Так что…
На сей раз Эрнест вздохнул все-таки вслух.
- А ведь мы с вами об этом говорили, Ив. Если Младший провоцирует, Старший не должен идти у него на поводу. Особенно если Младший провоцирует, стремясь к саморазрушению. Этому нельзя потворствовать.
Эрнест смотрел на бывшего воспитанника, думая, не поторопился ли он, узнав, что Эйвон поехал к матери, решить, что обучение закончено...
- Эйвон, мы ведь говорили о покаянии, наказании и насилии. Покаяние освобождает, наказание смывает вину и несет прощение, насилие разрушает. Вы провоцируете на насилие - то настоятеля, то меня... будь вы Младшим, ваш Старший должен был бы заняться этим очень серьезно, но вы сами собираетесь вступить в брак впоследствии как Старший, другой вариант для вас почти исключен, так что повредить себе, провоцируя Старшего супруга, вы не сможете... и к тому же я надеялся, что ваша поездка успокоит вашу жажду. Боюсь, это не так. Вы продолжаете пытаться наказать себя за то, в чем невиновны. Наказать себя за то, что вас покинули. Или... не только за это? Эйвон, ни я, ни тем более настоятель Крейн не собираемся потворствовать вашему саморазрушению. Ни один из нас не сделает этого. Но если вам нужна помощь и совет, чтобы избавиться от этой жажды - любой из нас готов вам помочь. Вы молоды, перед вами целая жизнь и она должна быть счастливой...
- Я не собираюсь брать Младшего. Достаточно того, что у моего брата родился наследник. Надобность в продолжении мною рода отпала, так сказать, по самым естественным причинам. Я понимаю, что в происшедшем я не виноват. Понимаю, что у каждого свои причины. Вам когда-нибудь приходилось примирять себя с действительностью, отец? Хотя, глупый вопрос, конечно… Долгое время вы считали, что вы чего-то не достойны. Потом приходит другой человек, который с высоты своего опыта говорит вам: нет, послушай… ты полон достоинств! Но веры… веры внутри вас нет. Сколько бы вам это не втолковывали, вы не можете принять этот постулат. Просто не можете, потому что не верите в него. Как в чудо. До тех пор, пока оно не произойдёт в вас вы будете стараться доказать это себе как угодно. И однажды либо докажете, либо нет. Иного не дано. Поскольку вы вполне довольны своей долей, своей жизнью, я делаю вывод, что вы примирились с миром. Приняли себя в нём таким, какой вы есть на самом деле.
Ив прошелся по шатру и уселся на деревянную скамью, закинув ногу за ногу.
- Я с миром не примирился. Пытаюсь, делаю всё, что могу… Но этого мало. И это совершенно неприемлемо, чтоб брать на себя ответственность за другого. Потому я решил, что не войду в брак Старшим. Потому что не смогу стать достойной защитой и опорой. Но и Младшим быть не могу. Потому что все мои устремления не заставляют корчиться в муках только вас…
«И ещё слишком рассудительного Крейна. Но у того собственные доводы…»
-
-
17.07.2010 в 14:14- Думаю, не только меня, - ответил отец Эрнест.
«Потому что иначе Крейн не отправил бы тебя прочь из Храма, мальчик - неужели ты не понимаешь этого?...»
- Эйвон... вам нужно, чтобы вас понимали... это нужно всем- но вам больше, чем многим... и вы, наверное, правы, отказываясь скоропалительно вступать в брак... это было бы все равно что искать на елке яблок... но если яблоки не растут на елке, это не значит, что на свете нет яблонь... ищите яблоню, Эйвон...
Дитя любви… точная копия своего отца.
Он бежал от матери, как когда-то, долгий год назад, бежал от всепонимающего и всепрощающего взгляда Настоятеля Крейна. Вот только гнало прочь его не смятение, а ужас. Всеобъемлющий ужас.
В её глазах он был… нет, не Эйвоном. Он был тем, кого она потеряла много лет назад, но кто вдруг вернулся, как вечно юный бог. Юный, несмотря на прожитые годы. Пусть мундир на нём не генеральский и уж тем более не маршальский. В девятнадцать он не был ещё героем войны. Он был простым капитаном. И как снова, как много лет назад не потянуться к губам любимого, в надежде сорвать поцелуй?
- …Эстон грубее. Как недообточенная статуэтка. Ты… произведение искусства… Уже тогда был таким…
Она слишком сильно любила. И не смогла отпустить того, кто воцарился в её сердце. Не смогла отпустить даже после его смерти.
Выход? Какой выход? Он сам калечил собственную жизнь и собственную душу. Сам оттолкнул того, кто мог бы помочь. И был не прав.
Просьба к генералу армии Хэйму легла на стол ещё раньше, чем Эстон изволил вернуться в свой шатёр. Собственного брата граф застал когда тот собирал минимум вещей для поездки.
- Мне нужно немного времени, Эстон. Неделя, может две. Вернусь как только смогу…
- Снова убегаешь? – генерал не глядя подписал прошение и сел в кресло, задумчиво разглядывая брата. – Полковник, вы же понимаете, что больше двух недель я вам дать не могу. Покуда повешу командование на вашего заместителя, но… Ты должен вернуться. Сандро неплохой командир, но с тобой ему не сравняться. Я… виделся с матерью. Кажется, она окончательно сошла с ума… Всё твердит, что видела отца. Но тот оттолкнул её…
Эйвон пасмурно улыбнулся и уже откинув полу – покачал головой.
- Я слишком похож на него. И в этом вся проблема…
Тремя днями позже он въезжал во двор Храма…
За минувший год настоятель Крейн ничуть не изменился - да и с чего бы? - разве что похудел слегка от постоянного, ничем не отвлекаемого напряжения. Такого же, как и всегда, как и обычно. Год был таким же, как и минувшие, и Крейн был прежним... но на какой-то миг Крейну показалось что он все же изменился. Точнее - рехнулся.
Потому что сцена годичной давности повторялась снова - как в страшном сне... и как во сне, она была странно видоизмененной, не такой, как год назад, и в то же самое время до жути такой же...
Он снова сидел на террасе на своей любимой скамейке, где обычно отдыхал в те недолгие минуты, которые ему удавалось урвать для отдыха, или беседовал по душам, он и сейчас беседовал, и его собеседником был мэтр Молинари - которого не было в Храме год назад, когда Камилл влетел на залитый солнцем Храмовый двор... и снова, как год назад, летел прибавленным галопом жеребец - но всадник был другой, всадник, который должен был быть сейчас не в седле, а рядом с Крейном на скамейке, и...
Нет. НЕ должен. Он и вообще не должен здесь быть. Ни в седле, ни на скамейке... он не должен быть здесь, в Храме, ему неоткуда здесь взяться, Крейн ведь недаром отправил его обратно под наблюдением отца Эрнеста... но конь летел галопом, невозможное происходило, и Крейн, сказав "Простите, мэтр…" уже шел навстречу всаднику, и золото волос полыхало в лучах солнца...
- Ив, что случилось? - вымолвил он, даже не поздоровавшись.
Потому что - случилось, не могло не случиться, иначе Эйвона виконта Хэйма здесь бы не было...
Едва жеребец замедлился, Ив соскользнул на плиты двора и дерзко улыбнулся спешившему на встречу Настоятелю.
- Проклятие, отец мой, неужели я не мог по вас соскучиться за год? Или вы не рады видеть меня?.. Жаль… а я уж было предвкушал радость новой встречи…
О нет, не это хотелось сказать. Выкрикнуть хотелось, что Крейн был прав. Во всём прав и с самого начала. И что Эйвон сожалеет о происшедшем год назад. И что останется… Пусть не для обучения и не совсем для покаяния. Просто для того, чтоб иметь возможность говорить с человеком, который его понимает.
- Каюсь, отец мой, грешен…
Крейн невольно улыбнулся краем рта - Ив совсем не переменился, он все так же дерзил и язвил... и в то же время переменился разительно, до неузнаваемости. И не потому, что год назад в Храм приехал капитан, а сейчас полковник. Прежний Ив не приехал бы по доброй воле вообще - какие бы демоны его ни терзали. И прежний Ив не сказал бы "каюсь" даже ради вызывающе дерзкой шутки...
- Ошибаетесь, Ив, я рад вас видеть... И был бы еще больше рад, если бы вы и в самом деле просто соскучились...
«Видеть - рад... а вот тому, что погнала тебя, мальчик, какая-то беда, как бы ты ни язвил и ни дерзил - нет... Невозможно. Не бывает. И не только для этого мальчика - вообще невозможно. Испытывать благодарность к настоятелю - да, с таким Крейн сталкивался, и не раз... но соскучиться? Просто соскучиться - и хотеть его увидеть? В чем ты собираешься каяться, порывистое наивное чудо?..»
Этого в его жизни не было.
Не было так давно, что он уже и отвык, что такое бывает, что по нему тоже могут скучать, желать увидеть его, что он может быть кому-то нужен... нужен не как настоятель Крейн, а просто как он сам...
- И в чем же вы умудрились нагрешить? Впрочем, вы устали с дороги, а здесь едва ли место и время для разговора о грехах... да и о чем угодно. Пойдемте...
- Так вот… совершенно искренне уверяю вас, что соскучился безумно. Да и было с чего! Прислали свидетельство, всё в печатях, за подписью… Нет чтоб черкнуть пару слов: и не забудьте выдрать негодника и взять арендную плату за ошейник! – Ив бросил поводья подоспевшему служке и последовал за Настоятелем. – Вы, да капеллан Эрнест единственные люди, что не пытаются вызвать меня на дуэль за язвительность и оскорбительный тон. Мне кажется вполне естественным радоваться вашему обществу. К тому же… я многое понял. А вот вы сейчас оставите кого-то сидеть в гордом одиночестве не иначе как на радостях от встречи со мной?..
- Это для вас - гордое одиночество, - засмеялся Крейн, - а для мэтра Молинари - заслуженный отдых... который выпадает ему не так уж часто. Просто посидеть спокойно, даже не беседуя о разных врачебных проблемах - это же просто благодать...
Они как раз поравнялись со скамейкой, и Крейн окликнул доктора.
- Прошу извинить, мэтр - не ждите меня...
- Я уже понял, - безмятежно откликнулся мэтр Молинари. - С вашего позволения, я не стану уходить с вашей любимой скамейки - мне здесь нравится, и у меня есть еще целых полчаса в запасе...
Настоятель улыбнулся и кивнул. Еще мгновением спустя они с Эйвоном уже входили в знакомый юноше коридор лазаретного крыла.
- Сейчас я распоряжусь приготовить для вас комнату, а пока придется пройти в мой кабинет.
- Благодарю, отец мой. – Ив коротко поклонился. – Надеюсь, переодеваться меня не заставят? Я немного… не хорошо чувствую себя в одеждах Младшего.
Давно истёрлось самое первое впечатление от этих коридоров и от всего увиденного. Теперь ощущение было иным. Впрочем, если тогда Настоятель был именно Настоятелем, чем-то… нет, не угрожающим, но откровенно-враждебной фигурой, во всяком случае, самому Иву тогда казалось именно так, то теперь Настоятеля сменил некий… Крейн. Человек, присылавший письма капеллану, интересовавшийся его жизнью и его успехами. И его проблемами тоже.
И вот Крейн разительно отличался от образа Настоятеля, созданного его воображением.
- Как поживаете?.. Надеюсь, у тех мальчиков, с которыми я имел честь познакомиться, всё в порядке?
- Более чем, - улыбнулся в ответ Крейн. - Тот, который пытался покончить с собой, давно вернулся к светской жизни, обвенчался со своим возлюбленным, сумел простить себя и вполне счастлив. А тот, который боялся остаться один... он в Храме, сейчас вы его даже увидите - сегодня как раз его дежурство...
Они вошли в кабинет настоятеля, тот самый, откуда Ив выбежал год назад, и Крейн потянул за шнур звонка. Буквально через несколько мгновений отворилась дверь, и в кабинет вошел юноша в одежде послушника... тот самый, но уже не измученный, истерзанный до прозрачности, а спокойный, ясный, улыбчивый. Счастливый. И ошейник на нем был не храмовый - точнее, не совсем храмовый. Храмовое плетение шло только по краю ошейника - венчального.
- Элион, приготовь комнату для гостя, - велел послушнику Крейн. Юноша кивнул, поклонился и вышел.
- Прекрасно… - полковник улыбнулся, присел на краешек кресла. – Он очень переменился. Я видел его недолго, но… вы совершили чудо, отец. Только так и не ответили на вопрос… Понимаю, что не совсем вправе спрашивать, но я хотел бы знать, как ВЫ.
Потому что Настоятель принадлежит Храму. А Крейн – самому себе. И Настоятель и Крейн не совсем один человек, равно как полковник Хэйм и Ив – совершенно разные люди.
- Я… о многом думал. И многое понял. И понял, что поделиться этим могу лишь с вами.
Крейн медленно улыбнулся в ответ.
- Простите, Ив, я и в самом деле не ответил... если подумать, я просто отвык от того, чтобы меня спрашивали обо мне, спрашивали на самом деле... и пропустил ваш вопрос мимо ушей, как привычную форму вежливости...
Если подумать, это было не просто правдой - это само по себе было ответом. Чудовищным.
- Я... так же, как и год назад - в моей жизни мало что меняется. А вот вы изменились... И я буду рад помочь вам, Ив.
-
-
17.07.2010 в 14:14Ив рассматривал… нет, не Настоятеля, Крейна, чуть склонив голову к плечу. С интересом и лёгким оттенком горечи.
Полковник Хэйм в свои девятнадцать был по меньшей мере умён, по большому счёту достаточно проницателен, чтоб даже злым языкам не приходилось ляпать о том, что своим положением младший обязан старшему брату. Один орден за отвагу, выигранные пограничные стычки, преданность людей… Ему приходилось много думать и многое сопоставлять. Иначе никак. Иначе молодые да ранние долго не живут. Не потому, что не могут. Потому что не дадут.
- Нет… это я рад буду вам помочь.
А ещё полковник Хэйм достаточно одинок. Баловень судьбы, гордец и умница, отпущенный на вольные хлеба Храмом и всё-таки получивший право быть Старшим. Бывший любовник красавчика-Сандро, не пожелавший больше взять никого, несмотря на официальное признание Храма… Ходячая загадка!
- Если пожелаете, вестимо, - добавляет эта загадка, откинувшись в кресле. – А пока что… я виделся с нею. Более того, удрал очень быстро, но не потому что струсил. Видите ли, мне очень не хотелось целоваться с собственной матушкой только потому, что ей привиделся вместо меня мой отец.
Зеленые глаза смотрели все так же проницательно и тепло... только год назад Эйвон не замечал этой теплоты... так ты понимаешь, что и мне нужна помощь, мальчик? понимаешь... и хочешь ее предложить?
В горле непривычно сжалось. От настоятеля Крейна помощи желали - а не предлагали ее...
- Пожелаю, Ив, - негромко произнес Крейн. - Пожелаю - с благодарностью. Но обо мне мы все-таки поговорим позже...
На этот раз они сидели не напротив друг друга, а рядом, и Крейн снова, как год назад опустил руку на плечо Ива. Рука была все той же - горячей, тяжелой, надежной, ободряющей... все той же... другим было плечо...
- Держитесь, Ив. Безумие посещает многих - но не многие находят в себе волю его распознать... и если не удается его излечить, то хотя бы принять меры. Наверное, именно этого она и боялась, когда уходила в Храм. Уходила, потому что любила вас. Она не бросила вас, не покинула... она оградила вас от себя. Не покинула... и как мать она все равно была с вами, хоть вы и не могли этого знать...
- Меня пугает сама возможность существования столь сильного чувства… - на сей раз Ив не иронизировал. Говорил спокойно и задумчиво, устремив взгляд куда-то. – Я бы не хотел сойти с ума, потеряв любимого человека. Впрочем… мне просто хочется думать, что она была только слабой женщиной, и потому не сумела удержаться на грани рассудка. Я же мужчина. И безумие меня может обуять разве что в горячке боя. А может быть она просто боялась взваливать на себя ответственность за нас… Вернее, за меня. Эстон ведь к тому моменту был взрослым и даже прошёл обучение. Я же был совсем ещё ребёнком… Знаете, я иногда завидовал ей. Она рассталась с ответственностью. А мы с Эстоном несём её… Каждый свою. Но… крамола, конечно, грех, с точки зрения Храма, но иногда так хочется закрыть глаза и представить, что это не я, что не я полковник Хэйм, не под моим командованием люди, что… мне не нужно всегда быть сильным, выигрывать все стычки, быть самым удачливым сукиным сыном Южной армии. Мне ещё нет двадцати, но я должен соответствовать марке. Неужели и вы… Только на вас грузом ложатся грехи тех, кто вам доверяет свои тайны и свою боль…
- Нет, - тихо сказал Крейн, - это не крамола и не ересь с точки зрения Храма... Ив, вы ведь задумывались о том, зачем люди приходят в Храм и почему остаются... и о том, что Боги иногда распределяют свои дары несколько странным образом... а что делать тем, чей дар оказывается им не по мерке? Да вот хотя бы самый простой случай...
«Ты спрашивал о нем в прошлом году - по имени спрашивал, и потому я не ответил - но не называя имени, ответить я могу...»
- Скажем... семья Младших богов, самых Младших... осиротела полностью. И остался мальчишка четырнадцати лет главой семьи из шестерых человек. И тащит ее на себе... долго тащит... сестер-братьев накормить, дать образование, пристроить... а потом понимает, что он так привык главенствовать, что уже не сможет, просто не сможет нормально подчиняться... и куда ему остается идти? Правильно... в Храм. Он никогда не поднимется выше младшего жреца, но большего ему и не нужно. Это та мера ответственности и власти, которая ему привычна и по плечу. И если он захочет брака или любви, то как жрец возьмет себе Младшего - или Младшую. И это не ересь. Многие приходят в Храм именно так. Бывает и наоборот - если ответственность больше, чем можно снести... кто-то из рода Старших богов уходит в жрецы и вполне добровольно не поднимается выше младшего жреца - над ним есть те, кто может быть ему Старшим...
«На какой-то безумный миг, на долю секунды я когда-то мечтал, что Камилл может захотеть... и тогда я смог бы... но Камиллу и в голову такое не приходило, он-то создан для своего положения - полностью... и готов к любой ответственности... и несет ее всегда...»
- Ив, это случается... другое дело, что у нас всегда в таких случаях долгий срок послушания - ведь бывает, что человек принял решение под влиянием горя или усталости, а на самом деле ему в Храме делать нечего... или что он не очень-то и думал, что делает... ведь не всякий задумывается, как вы - а вы задумывались всерьез еще год назад... а сейчас вы очень возмужали... Ив...
Пауза перед именем юноши была почти незаметной - но она была... потому что с губ едва не слетело ДРУГОЕ имя, потому что Крейн едва не сказал юноше "Камилл", едва не оговорился... и уже поймав себя, уже не дав себе оговориться, отлично понял, чем была вызвана неслучившаяся оговорка...
- И сойти с ума вам не грозит.
- О да… - Ив улыбнулся, светло и искренне. – В случае чего я всегда могу прийти и поплакаться вам в… балахон. На всякий случай… Ненавижу стеки и плеть. Кнут куда благороднее…
В глазах плясали бесята, но тон оставался серьёзным. И в то же время неуловимо-лёгким и… располагающе-покаянным. Молодой человек привычно притянул колено к груди и устроил голову так, чтоб смотреть из-под полуопущенных ресниц на собеседника.
- Я часто говорил с вами. Иногда вы приводили просто-таки неотразимые доводы. Иногда я спорил с вами яростно, но отчего-то вы всегда побеждали. Даже во сне от вас спасения не было. Вы вездесущи, Крейн… И слишком хорошо понимаете меня. Иногда, в мысленных наших спорах, мне казалось что вы упреждаете каждое моё слово, каждый поступок потому, что сами так говорили кому-то, когда-то… Раз не спятили вы, имея такую ответственность, я, пожалуй, поверю и последую вашему примеру, не сойдя с ума.
- Да, - так же негромко ответил Крейн. - Я тоже знаю, что это такое - говорить с кем-то, кто понимает, в мыслях... или во сне...
«Знаю... очень хорошо знаю, какое это лютое, какое безысходное одиночество, когда - только в мыслях, только во сне... когда всем нужна твоя помощь, но сам ты... не то чтобы никому не нужен, а... я знаю пустоту, и бессонные ночи, и мысленные разговоры... годы безнадежной, невозможной любви... на самом деле мне ведь не случайно стало легче год назад, когда я впервые увидел тебя, и я сейчас не случайно едва не оговорился... горько и холодно жить без любви... а если еще и как ты - без понимания... когда так нужно уткнуться... в... да хоть в балахон - и это с твоим-то прежним отношением к Храму!... уткнуться и замереть, прильнуть сердцем... мальчик мой замученный, как же тебе досталось... без поблажек досталось...»
- Только понимает ли кто-нибудь вас? – это может быть приятно. Чужое властно-уверенное прикосновение, когда тёплая рука на плече, когда тепло и нотка грусти в голосе.
На мгновение мелькнула и погасла мысль: а что если?.. Выпрямиться, с улыбкой положить руки на эти сильные плечи, и пусть… пусть Крейн старше, пусть привык повелевать, но хоть на миг, хоть на один взгляд – подчинить? Заставить опуститься на колени, не разрывая взгляда, обойти кругом и, приказав не молчать… ни в коем случае не молчать… увидеть, сколько тонких шрамов от плети на его плечах, увидеть, и оставить свои следы, алые полосы…
Наваждение было столь сильно и столь красочно, что Ив помимо воли вздохнул, сквозь сцепленные зубы и зажмурился, всем телом ощущая поцелуй плети. Тяжёлый поцелуй, и пустоту, за ним следующую. Пустоту, сродственную опустошению, приходящему на смену слезам.
Понимают ли?..
Крейн хотел было ответить - но не успел даже рта открыть. Потому что...
Нет - он не умел читать мысли. Он не знал, что за картина развернулась сейчас в мыслях Эйвона. Но вот этот полувздох сквозь сжатые зубы, вот эти сомкнутые веки, это опустошенное после-слезное выражение лица он ЗНАЛ - и знал, насколько оно неправильно, потому что не оно должно быть после слез, не опустошение, а другое, совсем другое... и не зная, что же такое сейчас мысленно пережил юноша, но видя, как живо и ярко, всем сердцем и телом он это пережил, Крейн забыл об ответе, он помнил только эту пустоту - и вместо того, чтобы отвечать, развернул Ива лицом к себе, обнял за плечи, привлек к себе, спрятал это мучительно опустошенное лицо на своей груди, сильно, крепко, надежно, туда, где сила, тепло, понимание...
«Ох, что же вы делаете, Крейн… Что же вы делаете…»
-
-
17.07.2010 в 14:15- Каюсь, вы не шли из моих мыслей… я каждый день старался забыть, но не мог… каюсь, я согрешил против вас, когда пытался равнять всех жрецов под одну гребёнку… особенно вас… Простите ли вы мне одержимость вами, Крейн?..
Крейн еще сильнее обнял юношу, ладонь погладила рассыпавшиеся темные волосы...
- Ив... с каких это пор просят прощения за одиночество? За стремление?
«А ведь и ты судишь себя, настоятель Крейн... не за одиночество, не за любовь свою безнадежную - за страх пустоты... за нежелание отпустить свою боль, потому что тогда не будет боли, но не будет и ничего - и потому ты продолжал терзать свое сердце... ведь никому и в голову не приходило, что настоятель Крейн - тоже человек, что ему до крика хочется, просыпаясь, видеть рядом с собой чью-то улыбку... что он уже и забыл, как это - когда кто-то обнимает, когда чье-то сердце стучит рядом с твоим, когда чье-то дыхание скользит по твоей коже... когда у тебя есть единственная власть, достойная своего имени - заставить стонать от наслаждения, плакать от счастья... никому... кроме этого мальчика... как же ты изболелся в своем одиночестве, в своей внутренней темнице, Ив... но у тебя достало храбрости позвать, разбить ее, прийти... ты очень храбрый, куда храбрее, чем ты думаешь... хоть и не той храбростью, которую ты привык называть этим словом... храбростью доверия...»
И горячие сильные губы ласково коснулись виска юноши - там, где билась тонкая жилка...
- Неужели… я так скоро заслужил прощение?.. Вы даже не успели на меня… рассердиться как следует?..
Если позволить себе действовать так, как того хочет нет, не разум, тело – следует медленно отстраниться и посмотреть в глаза. И пальцы сами скользнули к губам. Это приятно, помнить и чувствовать. Приятно… и прекрасно. Приятно сознавать, что именно сейчас они почти равны. И пусть Крейн – Старший, он всё равно может касаться властно, целовать властно, потому что и его затачивали как старшего.
И он целовал… так, как хотел, так, как думалось, так, как снилось. Жарко, нежно, сильно, так, чтоб ни единой мысли в голове, ни мгновения на сомнения, чтоб всю душу в поцелуй, всё…
Простил - так скоро?
Нет, Ив - так давно...
Давно, год назад... именно тогда... но я не скажу тебе этого сейчас, не скажу, я скажу тебе это потом... потом, потому что сейчас губы не для слов, они сейчас для поцелуев - жарких, отчаянных, сильных, властных, яростных, почти сражающихся... я ведь не случайно едва не оговорился... потому что знал, всегда знал, с той минуты, как полюбил Камилла, что не утолить мне жажду сердца тем, кто рожден и воспитан ТОЛЬКО для подчинения... но кто из рожденных для власти захочет... сможет... помыслит... ты помыслил, Ив, ты захотел и смог, ох, как же ты властно покоряешься - не как солдат капралу, как полковник маршалу, как воин... такой юный - и такой сильный... ты еще силы своей не знаешь... настоящей силы... а еще ты не знаешь, как сладко целовать тебя, задыхаться в поцелуе, на мучительный миг отрывая губы от губ и снова целовать...
Платок с шеи он сорвал ощупью, открывая плетение храмового ошейника. Медленно, точно во сне, принялся подниматься, осторожно высвобождаясь из объятий, так и не разорвав поцелуя. А потом, так же медленно, стёк на пол, опустившись перед отцом-настоятелем… нет, перед Крейном, на колени.
Он не волновался. И его тело ни чуточки не волновалось, потому что давно для себя решило, что именно здесь, именно с этим человеком это нужно и правильно, а всё прочее – не важно. Просто не имеет значения. Пальцы ловко принялись расстегивать пуговки пропылённого форменного мундира, рванули тесьму рубашки…
Еще во время поцелуя пальцы Крейна ласково гладили спину юноши - такую напряженную, почти каменную, даже сейчас напряженную, гладили все тело, безошибочно вырисовывая поверх мундира все его прошлогодние шрамы от ранений, без слов говоря - "помню... помню... каждую мелочь, каждую царапинку, увиденную один раз - помню..." Он и в самом деле помнил, просто не позволял себе погружаться в память, как не позволял себе погружаться в боль, это привычка такая - парить на восходящих потоках боли, памяти, желания, любви... А теперь поцелуй сбил его, как птицу, влет, и он рухнул в эти озера, рухнул и погружался все глубже, погружался в самого себя, становясь собой все стремительнее, не настоятелем Крейном - а Крейном, собой... А потом Ив стек перед ним на колени, и на стройной гордой шее уже нет платка - а есть...
- Я подумал… ты захочешь снять его сам… или надеть что-нибудь другое…
- Да, - тихо и хрипло произнес Крейн. - Захочу.
Его пальцы легко и умело расстегнули застежку храмового ошейника. Ласково провели по беззащитно нежной коже. Белая полоса на смуглом… Одним движением рванули с золотистых волос стягивающую их ленту.
- Захочу. Вот это.
Ленту, ленту помолвленного... Крейн никогда не заказывал ее - потому что был уверен, что ее не придется никому надевать... сан не требует безбрачия - но где же найти такого безумца, который пожелал бы...
Оказалось, что его не надо искать. Он пришел сам.
- Ты же знаешь… я первостатейнейший стервец… и частенько бываю ужасно несдержан… а ещё я привык командовать и иногда совершаю поступки, за которые меня убить мало… Во всяком случае, так говорит Эстон… - Эйвон улыбался, целуя тёплые ладони.
Самое спонтанное и самое взвешенное решение в его жизни. Неужели он всегда вот таким был? Решительным и нерешительным, ироничным и мягким? И конечно, в самую последнюю очередь он сам решил бы, что однажды станет носить ленту помолвленного. Младшего. При Старшем, которого боятся до икоты и уважают бесконечно.
- У меня ужасный характер и я по десять раз на неделе дерусь на дуэлях… Я непочтителен, слишком многое себе позволяю, и вообще, я военный… Ты всё ещё не передумал?..
Крейн рывком поднял его и усадил к себе на колени - губы в губы, глаза в глаза...
- Военный, а еще и в самом деле стервец... вот и запомни - навсегда запомни! - я никогда, слышишь, никогда не заставлю тебя бросить все, отказаться от своего долга и призвания, никогда не велю бросить их ради любви... там, где любовь выигрывает у души, она проигрывает... если я заставлю тебя уйти из армии, я же душу из тебя выну - а чем ты тогда меня любить будешь? - Крейн улыбнулся и поцеловал обветренные с дороги губы. - А я эгоист, Ив, я хочу, чтобы меня любили... и любить хочу, а что это за любовь, если она чужую душу ест и чавкает... нет... запомни... я всегда тебя отпущу, всегда буду ждать... и сейчас отпущу - ты ведь только на две недели отпросился?... ну не делай такие глаза, я не умею читать мысли, просто если Эстон хочет закончить эту кампанию в этом году, лучшее время для решающего удара - недели через три... Ив, да не делай ты такие глаза, я ведь до того, как надеть одежды жреца, тоже носил мундир!... через три недели, значит, ты должен вернуться за неделю до начала... отпущу, и буду ждать, и вот только попробуй дать себя убить, шкуру спущу и душу вытрясу!... ты вернешься - живым, запомни это, я знаю, просто потому что знаю, ты вернешься...
Поцелуй, еще один - властный и нежный...
- Ив... ты военный... и пока у тебя есть к этому призвание и долг, я никогда не встану между ними и тобой, ведь это и есть ты... никогда не разорву тебя надвое... ты военный... а военному нужна сдержанность... и дисциплина... которым я научу тебя самым недвусмысленным образом... ты все еще не передумал?
- А разве я давал повод думать, будто передумал? Между прочим, предложение сделал я, но лента – твоя… Любопытно, а если бы я додумался схватиться за собственную ленту и добраться до твоей…мммм… - Ив легонько поцеловал Крейна и тихо засмеялся, - шеи… ты бы позволил?.. Хотя, нет… Лучше не надо… так правильнее…
Нет, не эгоист. Просто и так тоже бывает. Покорность прелестна, но… если покоряется тот, кто к покорности не привычен, и покоряется не под влиянием обстоятельств, а потому что так хочется, потому что это его воля, его решение, его истинное глубинное желание – это возбуждает совершенно иначе. По-иному. И порождает совсем другие желания в том, кто становится Старшим вдвойне. Не всякий решится властвовать над сильным. Но если душа всю жизнь стремилась к этому, то властвование над тем, кто покорности обучен, кажется пресным…
Крейн рассмеялся в ответ.
- Ты и в самом деле стервец еще тот... и разве я давал тебе повод думать, будто передумал? - интонацию Ива Крейн воспроизвел очень точно - хотя и переиначил самым ехидным образом. - Нет, ты точно стервец, прелесть моя, так что тебе доставит массу удовольствия шокировать публику... полагаю, ты это сделаешь не только по обязанности, а по велению души и с наслаждением...
Крейн провел пальцами вдоль верхнего края ленты и поцеловал Ива - долго и глубоко.
- Я ведь все-таки настоятель... а значит, должен присутствовать не только в Храме, а еще и много где... на приемах, на балах, на венчаниях... жаль, что походы в театр не входят в мои обязанности, а ходить туда одному значит напугать зрителей и актеров до трясучки - мол, какую ересь я углядел в безобидной комедии или драме... а вот НЕ одному - другое дело... и в любом случае, если я помолвлен или женат, я должен появляться с женихом - или уже, соответственно, супругом... думаю, ты изрядно повеселишься, моя радость...
В голосе сплетались в обжигающее единство любовь, страсть, желание, смех, властность и нежность... смех - ну кто бы мог подумать, что Крейн может смеяться, что он может шутить! Что неизбежное появление Ива перед обществом в качестве Младшего жениха, а потом и супруга он представит Иву не как что-то, роняющее его достоинство потомка Старших богов, пусть и имеющего право на младший брак, а как изысканную и язвительную шутку, которую так приятно будет сшутить им вдвоем...
-
-
17.07.2010 в 14:15Ив привык ездить верхом, но не привык сидеть, оседлав ноги ещё не мужа и уже не… кого? Сколь долго он считал Крейна духовным лицом? Да ровно день. Не дольше. Но и не меньше. Стервецу и шельме надобно соответствовать высокому имени стервеца и шельмы. Если чуть сильнее напрячь бёдра, и податься вперёд, никто не скажет, что провокация была поспешной и необдуманной. Напротив, чертовски приятной…
О да... провокация была приятной... даже восхитительной - и потому не осталась безнаказанной ни секунды. Руки Крейна моментально расщелкнули пряжку ремня, скользнули под рубашку, горячие ладони со сводящей с ума медлительностью погладили спину, спустились ниже, задержались на ягодицах - ласково и властно, чуть сжали...
- Так значит, духовная одежда, по-твоему, излишество? - низким, чуть хриплым голосом произнес Крейн. - Ну что же... сними ее.
Сними, моя радость, расстегни застежки на груди, стяни с меня этот балахон... хотя назвать это балахоном можешь разве что ты - одеяния жреца скорее похожи на шинель, на плащ с узкими рукавами, туго стянутый в талии... вот и расстегни его... сам - а ты как думал?... да, я тоже стервец, на то я и настоятель, мне положено... так что в провокациях я тоже знаю толк...
- Совершенное излишество, - хмыкнул Ив, весьма охотно принимаясь за выполнение просьбы. Или приказа?..
Как тесно прилегает к телу тонкая дорогая ткань. Так тесно, что если приложить руку и провести по телу – не станет она помехой, чтоб ощутить каждый мускул великолепного тела. Но вот расстегивать все эти крючочки, делающие одеяния столь неприступно-монолитными, сущее мучение. Но ведь на то он и вояка, чтоб совершать невозможное. Просто потому, что о нём так говорили: совершает невозможное с помощью подручных средств, а если оных не оказывается в обозримом пространстве, то и голыми руками.
Крючки-крючочки… что там, под этой твоей обёрткой? Какие шрамы?
Шрамы... были.
И такие же шрамы от ранений, как у самого Ива - несомненные следы военного прошлого - только уже старые, давно побелевшие, и другие - следы храмовых наказаний и покаяний... а кто сказал, что жизнь послушника или младшего жреца сплошные груши в меду? Это следы от храмового обучения сходят быстро... а следы у прошедших покаяние остаются навсегда. У каявшихся - и у жрецов. Шрамы - были. Сильное гибкое тело воина и жреца... оно открывалось взгляду Ива постепенно... и это заводило бешено - если только и вообще их двоих сейчас можно было завести сильнее, чем есть и так...
Крейн провел губами по такому же нагому плечу Ива - над самой кожей, почти касаясь ее, но все-таки не касаясь, так, что прикосновение угадывается, почти ощущается, желается... это было чувственнее и ласковее обычного поцелуя...
А вот то, что жреческие одёжки такие узкие, это хорошо… В этом есть своя прелесть. Правда, за подобное можно и схлопотать, но так волнующе… безумно волнующе стянуть одежды с плеч и… не позволить рукам выскользнуть из рукавов.
Вы связаны, отец… вы связаны… и можно целовать обнажённую грудь, беспрепятственно изучать мускулы, клубками змей перекатывающиеся под кожей, покусывать чувственные губы…
Справитесь ли, отец? Вот с таким… Не то подарком, не то проклятием? Ещё есть время отступиться, отец… потом такой возможности вам не подарят. Вы готовы сражаться до конца, Крейн? Нет, не сломить, подчинить себе? Подчинять изо дня в день, из ночи в ночь, снова и снова утверждая своё превосходство, потому что иной власти Эйвон Хэйм просто не примет.
Крейн улыбнулся - ах, как же сладко... и какой же ты и в самом деле стервец, моя прелесть - и притом изобретательный, надо отдать тебе должное... но ничто хорошее не остается без расплаты... и ты поплатишься за свою изобретательность, мое восхитительное чудо... Ив, прежде, чем кого-то связать, ты бы сперва подумал, с кем ты связался...
- А я велел - сними, - произнес Крейн все с той же улыбкой. В глазах плясали совершенно невероятные черти.
Нет, он не стал позориться, пытаясь вытряхнуться из рукавов, сопротивляясь, как пойманный мальчишка. Он начал заводить руки назад сильнее... сильнее и выше... и еще выше... чуть пригнулся навстречу Иву... и еще выше руки - туда, где они выйдут из плеч, и можно будет завести их вперед, закинув на шею юноши в объятии - Ив, а ты думал, жрец, бывший воин - это недееспособный обитатель постели? Ничего не умеющий и неспособный вытерпеть боль? О нет... а где твои губы, спрашивается?
- Но ты же не уточнил, как быстро и каким способом я должен с тебя снять твою хламиду… - Выворачиваться Ив и не думал. – Так что мог бы и не стараться, всё равно снял бы я с тебя это недоразумение, что вы называете одеянием. Боги, до чего возвышенно… Одеяяяяние… Я тут подумал… кажется, ты против того, чтоб я сегодня попал в отведенные мне покои…
Это тоже подначка. Ещё одна. Одна из многих…
«Неужели готов терпеть и воспитывать? Холить, лелеять и наказывать? И прощать…
Ты же не мог полюбить так быстро! Это у меня на размышления целый год был. Год мыслей о тебе и о том, что ты сказал. Год примеряний на себя твоей жизни, той её части, что оказалась доступна мне, и мучительных вопросов, на которые ответ мог дать только ты. Но тебя не было рядом»
- Разумеется, против, - решительно подтвердил Крейн. - И не только сегодня. У меня до твоего следующего приезда всего-то две недели - и ты полагаешь, что я собираюсь потратить хоть день из этих двух недель зря? Ты меня недооцениваешь...
И не только в этом, прелесть моя нахальная. Ты все еще не спешишь выполнить приказ... неужели ты думаешь, что связанные руки помешают мне довести тебя до полного исступления? Ну, это ты напрасно...
До того, как сменить мундир на одежду послушника, до того, как одиночество догнало Крейна, он был опытным, умелым и щедрым на ласку любовником - и это никуда не исчезло только оттого, что никому не было нужно. Не обращая внимания на боль в вывернутых плечах - а все-таки жреческие практики, приучающие преодолевать боль, могут помочь в самый неожиданный момент! - Крейн принялся ласкать шею и грудь юноши губами, языком, всем ртом, то дразня, то прикусывая, то нежно касаясь самым кончиком языка, то лаская одним лишь дыханием - до безумия, до крика...
- Значит… ты решил совершеннейшим образом наплевать на кучу обязанностей и долго и со вкусом мучить меня в собственном кабинете… Аххх… я впрямь недооценил тебя…
Конечно же, он освободил Крейна от одежды. И пусть это заняло время по уже не зависящим от виконта причин, но поставленную задачу он выполнил… прерывисто дыша, пылая, как маков цвет на закате, предвещающем ветреный день.
- Ты распутен до глубин души, сердце моё…стыдно признаааться… Где ты решил… решил… взять меня?.. – не поцелуями так словами… не лаской, так страстным придыханием и лёгкой иронией… Покраснеет? О нет, никогда!
Ив был прав - Крейн не покраснел. Он улыбнулся.
Медленно и так жарко, что Ива вновь обдало краской - он даже не услышал щелчка, с которым плечи Крейна вернулись в положенный им сустав.
- Здесь, - твердо ответил Крейн. - Сейчас.
Еще и потому, что здесь, в кабинете, совсем рядом - даже не придется снова вынимать руку из плеча, чтобы дотянуться - стоит стол, а в ящике стола - аптечка... а в ней - ароматическое масло, которое отлично сойдет...
- Ты ждал целый год... разве я стану тебя томить и заставлять ждать еще хоть немного?... даже и себя не стану...
Покраснел Ив.
Сколько раз заставлял краснеть других – метким словом, острой улыбкой, а тут не смог скрыть смущения. Не смог может ещё и от того, что привык брать… Но не отдаваться.
Высвобождался из объятий он неохотно. Но это было нужно хотя бы потому, что сидя на коленях, целуясь и нежась в откровенных ласках, стянуть с себя узкие брюки попросту невозможно. Стянуть и бросить к уже валяющимся на полу мундиру и рубашке. И короткому ужику храмового ошейника.
Он был наг, совсем, ну за исключением ленты на шее. Только эту ленту он ни на какое украшение не променяет. Слишком желанным оказался этот знак.
- Здесь… - бумаги со стола полетели на пол, сметенные нетерпеливою рукой. – Сейчас!
Подсвечник с пятью свечами угрожающе замер на краешке просторной столешницы, печать же – соскользнула на одно из кресел.
«Боги, вы послали мне сумасшедшего... такого же сумасшедшего, как я сам...»
-
-
17.07.2010 в 14:16Не тает решимость… тает разум. Тают остатки самоконтроля. Как снег на ярком солнце.
Пальцы сводит от напряжения. Он отчаянно вцепился в кромку столешницы позади себя, до крови закусил губы. Только тихо стонал, на выдохе, ощущая, как в горле клокочет непрекращающееся «пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста…»
- Ну же… - последней мыслью мелькнуло и погасло: как здорово, что столешница обтянута сукном… как стыдно будет оттирать с неё…
Ноги оплетаются вокруг бёдер… Тело больше не принадлежит ему, оно чьё-то, оно во власти Крейна, и это лучшее, что он может сделать… отдать себя… отдаться…
Ноги оплетаются вокруг бедер, голова бессильно запрокидывается, все тело мучительно выгнуто, и этот молящий клекот... прости меня за это недолгое терзание, мой нежный, мой сильный, прости, это не для того, чтобы причинить тебе страдание, это чтобы тебе было действительно хорошо потом, чтобы не было лишней боли... чтобы все случилось в нужный миг... да - сейчас!
Как же ты щедро даришь себя, отдаешь всего, всей душой и телом, всем сердцем... мое бесстрашное счастье... ты еще силы своей не знаешь... но я расскажу тебе о ней...
Войти в это изнемогающее, жаждущее, любящее, бесстрашное, принять дар...
И последняя сколько-нибудь сознательная мысль - "Боги, дайте мне силы и мудрости никогда не причинить ему страдания!"
Именно это молитва без слов вырвалась в стоне любви, когда Крейн сильным уверенным движением скользнул внутрь, в нежность и жар...
А остальное утонуло в вихре нежности и страсти - бережные движения, нежные слова, ласки и поцелуи - Крейн почти не осознавал их...
Он мало что помнил вообще. По большей части – лишь ощущения… Сначала – странной, непривычной заполненности на грани боли. Только порог боли это ощущение так и не переступило. Тянущий жар, и некто, вспарывающий его, этот жар… дыханием, поцелуями, прикосновениями…
Стоять было неудобно. Чертовски. Наклоняться – тоже.
Ив зажмурился, снова ощутив поцелуй… где-то ТАМ. Там, где ему быть не положено вообще-то… Там, где в общем-то и стыдно вспоминать. А ведь когда-то он сам дарил такие поцелуи, только совершенно другому человеку.
Нет, решительно, о таком вспоминать нельзя, потому как даже воспоминания ощущений вызывают в теле сладкую дрожь и…
- Не смотри пожалуйста…
На восставшую плоть, на лихорадочно блестящие глаза, на пылающее лицо и предательскую дрожь в руках и коленях.
- А я и не собираюсь смотреть, - низковатым хриплым голосом ответил Крейн. - Я собираюсь любоваться.
Любоваться тобой, счастье мое нежданное...
Особо нагибаться или стоять Иву никто не дал - его подхватили и подняли сильные руки.
- Ты не возражаешь против того, чтобы тебя носили на руках, полковник? - поинтересовался Крейн. - Впрочем, можешь возражать, я не против, это тебе все равно не поможет...
Носить тебя на руках, мой нежный гордый мальчик...
Ив и опомниться не успел, как оказался в том же самом широком кресле, в котором целовался с Крейном - оказался снова у него на коленях, только уже боком, и правая рука любовника поддерживала его, а левая гладила с такой ошеломляющей нежностью, что Ив и представить себе такого раньше не мог.
- Несносный мальчишка, ну что ты такое говоришь? - слова звучали вроде бы и слегка насмешливо - но под насмешкой струилась та же безумная нежность. - Не будь это твой первый раз, я бы в наказание заставил тебя собирать все эти бумаги... но по такому случаю я тебя проучу по-другому... навсегда забудешь стыдиться своей красоты, сердце мое... и научишься ею гордиться...
А еще мгновением спустя он склонился, не выпуская Ива, и его губы сомкнулись вокруг напряженной плоти любовника.
Небесная синь глаз потемнела до черноты. Ив не вскрикнул от изумления только потому, что дыхание перехватило, а всех сил хватило только на судорожный изумлённый вздох.
- Что ты… Оооо… Крейн… я совсем не…
Нельзя… если вцепиться хоть во что-то, этим чем-то непременно окажется шевелюра отца-настоятеля, а это уже чревато новыми проучиваниями. И как знать какими. Только надо ли знать? Нет, совершенно не надо. Лучше просто забыться, в плену этих рук, в плену этих губ.
На самом-то деле Крейн ничего бы против не имел, если бы пальцы любовника сжались на его волосах - ах, любимый, ну когда же ты дашь себе волю, когда забудешь, как держать себе в кулаке... ну вот моя рука, сплети свои пальцы с моими, сожми - и забудь обо всем... обо всем...
Забудь обо всем, безмолвно говорили сильные пальцы, забудь обо всем, безмолвно подтверждали горячие губы...
... Снова Ив пришел в себя все в тех же объятиях, все на тех же коленях - только уже укутанный в одеяние Крейна, чтобы не замерзнуть. Непокрытой оказалась только голова - и это естественно, ведь так куда удобнее целовать темные ресницы, пылающие щеки, нежные губы...
- Не дойдешь ты сегодня до своей комнаты, счастье мое... - шептал Крейн. - Только до моей. Боги... в первый раз я жалею, что обставил ее так... неприхотливо.
Нет - не аскетично, она вполне удобна... но такая ли комната подобает тебе, радость моя...
- Меня это уже не огорчает… - Ив сладко потянулся, сощурился и передумал открывать глаза. Зачем?.. Так удобно, так спокойно и так хорошо просто сидеть на руках у любовника, согреваться его теплом, его ненасытной нежностью. Однако, от подначки не удержался.
Дома, в фамильном поместье, было всё: ковры, гобелены, дорогая мебель, бесценные книги, предметы роскоши. Эстон за годы службы, а до него – отец, а до него – дед… Каждый из предков приложил руку и талант к увеличению состояния. Хэймы могли себе ни в чём не отказывать. Война, как ни страшно говорить об этом, прибыльное дело. Может от везучести наследника, и богатства рода и пошла гулять слава о шельме-Эйвоне.
- Как ты мог… ты же точно знал, что однажды я приеду… и не подготовил комнаты… нет тебе прощения! Нет, это просто возмутительно… где дорогие шелка? Где подарки, я тебя спрашиваю?..
В глазах у Ива плясали такие чертенята, нос так морщился от усилия сдержать смех, что Крейн не смог удержать смеха и вовсе. Но очень скоро смех сменился улыбкой, а зеленые глаза посерьезнели.
- Подарки? - улыбнулся Крейн. - Только один - вот этот...
Он взял ладонь Ива и положил ее себе на грудь - туда, где билось сердце.
- Он был твоим... весь этот год... хоть я и не знал, увижу ли тебя хоть когда-нибудь...
Потому что я знал другое - я знал, что страшнее Храма для тебя места нет, и знал, почему...
Я расскажу тебе об этом, не таясь - как и ты рассказал мне, чем был для тебя минувший год... расскажу не затем, чтобы ты знал о моих терзаниях - а чтобы ты знал, что ты любим...
Щёлочки глаз распахнулись, являя собою озёра изумления. На самом деле – чего только не наговоришь, когда хорошо, когда подходишь к грани бессмертия и замираешь на ней, а потом срываешься назад, в смертное беспамятство, чтоб когда откроешь глаза снова – снова стать простым смертным.
Но ведь такого не бывает! Не может отец-настоятель, гроза еретиков и мерзавцев, полюбить вот так, прожив с одним из отрицавших ровно один день. А меж тем, под ладонью мерно и сильно билось сердце. И это был не сон и не беспамятство.
- И ты просто решил… ты дал мне время, но не был ни в чём уверен… - в голосе прорезались нотки восхищения. – Ты ещё больший безумец, любовь моя…
- И время, - кивнул Крейн, - и выбор... Ив, а как можно было иначе? Оставить тебя в Храме тогда - это ведь изломать тебя на всю твою будущую жизнь, изломать уже окончательно, так и не дав расправиться... кем бы я был, если бы ради себя захотел тебя оставить тогда в Храме - любовником или людоедом?! Даже будь ты мне чужой... а ведь я полюбил тебя... что бы это была за любовь, Ив?
Крейн коснулся губами уголка глаза юноши - нежно, ласково, почти задумчиво.
- Знаешь, я до тебя только раз и любил, - тем же полузадумчивым голосом произнес он. - Романы крутил до того, как стать послушником... а любил только раз... горько и безнадежно. Несбыточно. Оставалось только стиснуть зубы и ждать. пока отгорит... отгорало долго и больно, под конец это уже не любовь была, а жажду любви, мечтание... никто и не знал ничего... разве что суженый того человека, он художник, если он хоть раз рисовал мой портрет хоть по памяти, не мог не понять, он умница... мне сильно полегчало, когда они поженились... но все еще отгорало... и в последний раз полыхнуло, когда ты приехал тогда... в последний... потому что ты стал мне дорог... такой, какой ты есть - живой, настоящий... дерзкий, вдумчивый, жаждущий справедливости, строптивый, со своей тайной горечью... ты не был совершенством - ты был живой и тем дороже любого мечтания... ты - настоящий, такой, какой ты есть... единственный на целом свете... а потом я прочитал Храмовые запросы и понял, что у тебя за горечь... и понял, что должен тебя отпустить, что иначе нельзя... ждать без ожидания, мечтать без мечты, надеяться без надежды - просто помнить... помнить и любить... нет. Ив - я не знал, увижу ли я тебя хоть раз... но я знал, что никогда не позволю себе причинить тебе вред, сожрать твою душу, изломать твою жизнь...
-
-
17.07.2010 в 16:30-
-
17.07.2010 в 17:40-
-
17.07.2010 в 18:19-
-
17.07.2010 в 19:52-
-
17.07.2010 в 22:40У тебя снова нормальный тырнет? Печатаешь по-русски )))
Эти тексты, написанные с Даром - это игры. Мы просто играли и останавливались на каком-то моменте.
По сути законченным является только "Танцуй для меня" и "Маска" и то, последний завершён поскольку-постольку.
-
-
18.07.2010 в 01:00-
-
23.08.2010 в 18:50-
-
18.09.2010 в 12:09-
-
26.12.2010 в 22:20-
-
04.04.2011 в 05:05-
-
04.04.2011 в 08:57Но если я её тут не выложила - выложу обязательно.
-
-
10.02.2012 в 23:50Пасиб.