Это просто лютый пиздец. Меня несет и жестко.
Ночью текст. Сейчас вот опять. И меня продолжает нездорово разрывать и плющить.
На этот раз - Виктор в главной роли. И то, каким откровением на самом деле оказался для него Юрка.

читать дальшеЕсть такая штука, зовется откровением.
И не откровенность имеется в виду. Откровенность это кое-что совсем-совсем другое. Тоже в общем-то редкая штука. Мифический зверь. Такой себе единорог среди всего прочего, что понамешанно в человеческих отношениях. Вроде как кто-то говорил, что слышал, что встречается еще среди злых и циничных. Рядом с юностью и неопытностью прячется. Вот придет кто-то, кто будет отличаться от седой умудренной опытом и тертой жизнью моли по имени Виктор, и откровенно скажет: Виктор, ты – придурок. И это будет откровенностью.
А откровение – оно сродни катарсису. Вроде как пыльным мешком из-за угла, и в то же самое время мешок не пыльный, а ты потом как Будда. Просветленный. Понял что-то, что бесконечно долго ускользало от понимания, утекало сквозь пальцы как вода в песок. А потом ты так – оп – и руку в горсть, и вода осталась. И холодит ладонь. И так и просится отпить ее. Кто там на Иерихон пер? Или на Иерусалим? Из горсти воду пили и… наверное, не из этой оперы партия, ну да черт с нею.
Вопрос в откровении. И откровенности. Просто когда день за днем натыкаешься на верх дурновкусия в виде звериных принтов, стоптанных кед, аляповатого чемодана – бабского по сути своей – но от этого как-то не легче, приходит смирение. Это неистребимо. Неискоренимо. Это просто есть. Вроде как можно вывезти девушку из села, но село из девушки – никогда, сколько б той жизни не отведено было.
Девушки не было. Был парень, что только осложняло ситуацию. Усугубляло глубину проблемы, так сказать.
Показная подростковая дерзость. Не без инфантилизма. И центропупизма, куда ж без него. И принты, и кеды, и дурацкий репчик на один мотив стопицот одинаковых по своей убогости текстов. Ничего нового. Ничего интересного. Катается правда как юный бог. И юному богу, конечно, все простительно. И грубость, граничащая с агрессивностью, и вульгарность. Пусть ему, дитятко. Пусть… один выход – сбежать подальше, чтоб не видеть, не слышать, и главное, избежать покушений на собственные привычки и желания. Отделиться континентом и еще морем, зикуклиться в привычную классику, погрузившись в работу с другим. Робким, пугливым, утонченным. Понимающим. По-философски спокойным. Созерцателем.
При чем тут откровение?
Да при всем. Спокойствие вязнет на зубах унынием и тоской. Постукивание бамбукового фонтанчика-противовеса в саду мало-помалу доводит до истерики, а классика… классика остается. В глазах цвета зеленого бутылочного стекла под светлой челкой. В идеально прямой линии плеч, острых скулах и поджатых тонких губах.
О, принты из Инстаграма никуда не делись. Появилось что-то еще. Что так трудно отследить. Невозможно акцентировать внимание. А стороннему – вообще не прочесть. Ни прямым текстом, ни между строк.
Небрежность и изящество, с которыми белобрысое чудо носит дорогущие костюмы. Легкость, с которой он двигается. Как улыбается, как говорит, как смотрит, как млеют журналисты и фанатье.
…и какая музыка звучит в его наушниках.
Кто ты? И куда ты дел Юрку Плисецкого?
Или все это время он был здесь же, в тебе, прятался и шифровался с тщательностью и опытом, возможным только при добром десятке прожитых жизней. Прожитых Штирлицем, Вихрем, Зорге или какой-нибудь Матой Хари.
Почему? Почему осознание приходит вот так, наотмашь. Издевательской плюхой. Пинком под дых. Вот тебе, Витенька… зазвездился, не разглядел, не понял. Не захотел увидеть то, что так старательно никому не показывали и… опоздал.
Такое невозможно воспитать. С таким рождаются. Это чувство стиля, этот легкий усталый флер, невозможная томность во всем. Что из всего увиденного было маской? Тигр проснулся, потянулся и уел на мягких лапах. Покинул твою зону. Эй, а был ли он когда-нибудь? В твоей зоне?
Это и есть откровение. Стинговская «Until» в науниках, фоном, и крохотный бриллиант в мочке аккуратного уха…

Смотрите также