читать дальше…Влад включил чайник и сел за стол на темной кухне: свет почему-то резал глаза. Усталость валила с ног, глаза закрывались, но он упрямо смотрел в темноту, дожидаясь Макса. Он обещал поговорить. А раз обещал…
Чайник закипел, отключился, и Влад опустил голову на сложенные на столешнице руки. Мыслей нет. Хорошо…
Макс бросил сумку в холле, заметил открытую дверь в кухню, скорректировал движение и вместо того, чтоб рухнуть в гостиной на диван – замер на пороге.
- Пап… - вспомнился взгляд Мира: потерянный, испуганный, усталый, и снова накатил страх. Сжал горло, прерывая дыхание. – Пап, зачем ты так? Ну всё ж было прекрасно… Зачем ты… чччёрт…
Стоять после дурацкой репетиции, после гонки, после всего этого сумасшествия с коленопреклонением было трудно, но Макс упрямо стоял.
Влад оторвал голову, нашел взглядом силуэт сына и со вздохом выпрямился.
- Не ты ли спрашивал меня о том, почему мы не вместе? А я сказал тебе, что это невозможно. Но это шанс, Макс. МОЙ шанс на прощение. Нет, не так… надеяться на прощение – глупо. На понимание. Да, я всего лишь хочу, чтобы меня поняли. Это много, Макс?
А тот не стал включать свет, просто прошёл внутрь. На ощупь достал из шкафчика чашку, щедро насыпал заварки. Механические действия помогали сосредоточиться, понять ЧТО хотелось сказать. Понять, ЧТО на самом деле происходит.
- Пап… Из нас двоих – актёр я. Я привык к ролям, я привык к тому, что каждый день изображаю кого-то другого… я учусь этому, это моя жизнь… не его. Он с ума сходит. Я чувствую это. Чувствую, что он боится, не понимает, что с ним происходит и теряется, пап. Он теряет себя. И он потеряется. Потому что не умеет разделять себя и образ. И ты его этому не научишь. А ОН не научил уже. Пап… это… неужели нет другого способа?
- Есть, - Влад только обозначил улыбку. – Но он не приемлем. И в первую очередь – для меня. Макс… - он поймал сына за руку и почти с силой усадил рядом с собой. – Макс, я знаю, что ты волнуешься за него. Я знаю, что ни он, ни я не были готовы к этому. Еще не поздно. Я могу все это остановить. Свернуть проект и вернутся к старому сюжету. Просто скажи мне об этом. Скажи, чтобы я остановился. И я это сделаю. Или продолжу. Но Мира уже не будет.
Макс застонал.
Чудесный, охрененный выбор. И какое бы решение он сейчас не принял – он всё равно сломает одну жизнь. Сломает, и врать самому себе о том, что всё будет хорошо и расчудесно – полный и тотальный идиотизм. Нет, ничего чудесно не будет. Ничего и никогда. Больше никогда.
Если он скажет «Да, продолжай» – Мир сойдёт с ума, а вместе с ним спятит и сам Макс. Потому что в стороне стоять не будет, не сможет, не пожелает. Подыхать – так вместе. До самого конца.
Если это будет «Нет, остановись!» – Дмитрий никогда не узнает о том, что отец любит. Через двадцать лет горько и безнадёжно любит. До сих пор. И шанса у него больше не будет.
Дорогое, блядь, мироздание, ЗА ЧТО?!?!
- Я сойду с ума вместе с ним. Я с ним, чем бы это не закончилось. Надеюсь ты простишь меня за это, па… Признавайся в любви своему Диме.
- Ты не у меня должен просить прощения, а у него, - Влад отвернулся к окну. – Поговори с ним. Этот выбор вы должны сделать вдвоем. И… надеюсь, ты понимаешь, ЧТО это будет значить. Не для меня. Для вас. Макс, ребенок… Тебе придется повзрослеть. Потому что только от тебя зависит, сможет ли он… сделать это и остаться самим собой. Только. От тебя. А ты сможешь?
- Я не могу, не имею права предать… тебя и его. Его и тебя. Ты мой отец. Ты мне жизнь дал. Это из-за меня случилось то, что случилось. Если бы не мама, если бы не я… Вы же могли… Могли избавиться от меня. Да меня же и не было по сути, так, зародыш хвостатый, эмбрион. Но ты ДАЛ мне жизнь. А без него я буду просто существовать. Но он УЖЕ танцует, он в этой постановке, с Сашкой этим вашим… господи боже мой, где вы его только нашли… - Макс спрятал лицо в ладонях, чувствуя, что вот ещё чуть – и заорёт. – Я не могу предать вас. Я не могу. Я не имею права вас подвести. Я не могу не поверить в него, засомневаться в нём. Понимаешь?
Влад только головой покачал.
- Понимаю, ребенок. Я все понимаю, - он потянулся вперед, погладил мягкие прядки. – Но ты будешь единственным, кто будет держать его. Чтобы он не потерялся. Чтобы находил себя каждый раз… после. Ты, Макс. Это ответственность. Огромная, тяжелая. И я… Прости, что взвалил все это на тебя. И даже то, что я не знал, какого джина выпускаю из бутылки, меня не оправдывает, - Влад отвел глаза и опустил руку. Отвернулся, почти сжался. Подумаешь… Виной больше, виной меньше. Ему не привыкать. Но…
- Черт… Не могу. НЕ МОГУ!! – он вскочил со стула и заметался по комнате. – Только не ТАКОЙ ценой!! Пусть… Пусть все остается, как есть! Жил же двадцать лет с этим, и проживу дальше, - он остановился как вкопанный, словно врезался в стену. – Я не прощу себе, если разрушу вас. К черту…
Он развернулся на каблуках, поймал взгляд сына и криво улыбнулся дрожащими губами.
- Забудь… Ничего не будет.
- Теперь ТЫ в МЕНЯ не веришь. – Макс побледнел. Хорошо, что в темноте этого не видно.
- Дело в не в этом, - Влад покачал головой. – Я знаю, что ты справишься со всем в этой жизни. Просто… я не могу ТАК рисковать вами. Вы только в начале пути. В самом-самом начале. Ваш мир так хрупок. Я не смогу посмотреть в ЕГО глаза, если что-то случится с его сыном. Я не смогу смотреть на тебя. Черт… Я не знаю, как это объяснить. Но решение принимать Миру. И только ему. Когда в самом начале я задал ему вопрос, он согласился. Но сейчас условия изменились. Макс… Ему в любом случае понадобится твоя поддержка. Все, что ты сможешь ему дать и даже больше. Я… Это будет ад, ребенок. И я надеюсь, что вы оба хорошо подумаете обо всем прежде, чем делать следующий шаг.
- Я пойду за ним в любой ад, - медленно проговорил Макс, и голос его был полон непоколебимой решимостью. - Хоть в огненный, хоть в ледяной, хоть в дурку. Значит, об этом мы поговорим завтра. Все вместе. Чёрт, но тогда мне реально нужна твоя помощь и в кратчайшие сроки. Мне нужно сдать эту сессию досрочно. Только так я постоянно смогу быть с ним. А значит, сценический танец мне надо сдать самое позднее к концу ЭТОЙ недели.
- Да, танец… - Влад устало опустился на стул, словно из него выпустили весь воздух. Потер лицо, скользнул растерянным взглядом по утопающей в полумраке кухне. Боль. Опять боль для его мальчика. – Как насчет того, что ты танцевал под «Неон»? Композиция тебе знакома, танец – тоже. Если его немного переделать, чтобы основная нагрузка легла на руки и левую ногу… То может получиться.
- Я ТВОЙ танец знаю от начала и до конца. Весь. Другой вопрос, что воспроизведение… хромает, - Макс кривовато улыбнулся. – Но как скажешь… хореограф у нас ты.
- Значит, договорились, - Влад снова встал, так и не притронувшись к чаю. – Завтра и приступим. Как у тебя с графиком?
- С утра утрясу вопрос с деканатом, напишу заявление «по семейным обстоятельствам», и буду почти свободен. Я на хорошем счету, не думаю, что мне откажут. К тому же половину дисциплин я уже сдал. Главное… с НИМ утрясти всё. – Макс сжал свою чашку в пальцах.
- С НИМ? – Влад криво, очень криво усмехнулся. – Если будут проблемы, скажи мне. Я разберусь.
И плевать. На все. Он так устал за эти двадцать лет…
- Пап, - Макс отпил глоток чаю, потом поднялся, подошёл к отцу – Ну вот скажи, ТВОЙ отец с ТВОИМ начальником разборки устраивал? Ты ж сначала наорёшь на него, может, даже тряхнёшь, чтоб до него, блонда, дошло поскорее. А потом поцелуешь, и до него точно не дойдёт, а ты забудешь, что до него донести пытался.
- Мой отец считал за право и обязанность контролировать мою жизнь, - Влад побледнел. – Поэтому да, он устраивал разборки с моим начальником. И не только с ним и не только разборки. Извини. Я не должен вмешиваться в твою жизнь. Ты сам сможешь все решить.
- Блин, прости, пап… - Макс десять раз проклял свой болтливый язык. Ну да… Стоит вспомнить деда и всё всегда летит к чертям. – Ты не он. Ты на него не похож ни капли. И я очень тебя люблю.
Проблемы сразу отодвигаются на второй план, стоит только обнять отца, попытаться стиснуть его в объятиях, точно хвастаясь: видишь, какой я сильный? Я сильный-сильный!
- Но с НИМ я и впрямь сам поговорю. Просто… сейчас так нужно.
- Спасибо, - еле слышно выдохнул Влад, обнимая его в ответ. – Тогда оставим этот вопрос до завтра. К тому же тебе надо отдохнуть. Нам всем нужно отдохнуть. День был слишком долгим… - он отстранился, погладил Макса по щеке и коротко поцеловал в лоб. – Иди спать, ребенок. Все будет хорошо. Так или иначе, но будет.
- Ты тоже не засиживайся, пап… - Макс потёрся щекою о ласкающую ладонь и, подхватив чашку с чаем, вышел. Спать хотелось и хотелось чудовищно, вот только стоило рухнуть на постель, как вместо сна в измученный мозг вернулись терзавшие его весь день мысли.
- Господи… господи, пусть всё будет хорошо? Пусть у всех нас всё будет хорошо… НУ, ПОЖАЛУЙСТА!
4.
Мир проводил взглядом удаляющиеся габаритные огоньки джипа Макса и сел на крыльцо. Вскинул голову, подставляя лицо ночному ветерку и свету звезд. Пусто… Внутри ничего, кроме этой пустоты и тепла. Тепла Макса. Его любви. Вот только… Самого Мира почти не было. Только огонек теплился где-то глубоко внутри. Он увидел его в глазах Макса. Свое отражение. Себя. Забрал, сохранил. И дышал этим сейчас, отчаянно цепляясь за этот огонек.
А домой идти страшно. Страшно. Потому что там отец. Потому что в ЕГО глазах… он увидит принцессу из башни. Мир коротко застонал и опустил голову, зарываясь руками в волосы. Может… отказаться? Сказать, что переоценил свои возможности и отказаться. Перед глазами встало сияющее бешеной надеждой лицо Влада, и Мир стиснул зубы. Это шанс, ИХ шанс хоть что-то поправить в своей жизни. И он не может, не посмеет его отобрать. Значит, он останется в постановке. Потому что только он, Мир, сможет передать боль отца, с которой жил всю свою жизнь и знал ее на вкус. Только он. А этот парень, Саша… На его месте должен быть Макс. Это ЕГО должен держать за руку Мир. Ему признаваться в любви. Хотя… Может, это и к лучшему. Потому что если бы это действительно был бы Макс, того, что хотел показать Всеволод, не вышло бы. Они с Максом играли бы СВОЮ любовь. А она другая. Совсем другая.
Мир вздохнул и тяжело поднялся. Он справится. Не может не справиться. Потому что слишком много зависит от него. Слишком много. Отец. Влад. Макс. Ради этого, ради них.
Мир грустно улыбнулся и повернулся к двери. Потянул ручку на себя и переступил порог, тихо шепча:
- Добро пожаловать обратно в башню, принцесса.
А в доме играла музыка.
Дима сидел в гостиной, прикрыв глаза, с чашкой кофе в руках и слушал. Губы его беззвучно шевелились, повторяя слова.
«Пустота… моей души смятенье, боль разлуки…»
Заслышав шаги, он открыл глаза и обернулся к Миру:
- Здравствуй, сын… - поманил к себе, улыбнувшись.
Мир на мгновение растерялся. Это… Макс? В обрамлении голоса отца, его эмоций. Мир внутренне сжался, словно готовясь к удару. Сильному, безжалостному. Выдохнул и подошел к отцу, даже не пытаясь улыбнуться и заглядывая в глаза:
- Привет, пап.
Безумные глаза, живые. Почти дикие от нечитаемых эмоций. И снова заныло сердце.
Дима потянул его к себе, усаживая на диван рядом, и обнял за плечи.
- Ратмир Бикбаев, - внимательный тёплый взгляд мазнул по лицу и задержался на глазах, мягко скользнул к губам. – Я скоро совсем забуду как ты выглядишь… И я очень по тебе скучаю.
Ребёнок. Такой сильный, но такой ранимый. Такой усталый ребёнок. Дима вздохнул, губами прижавшись к его виску. О да, он помнил себя в возрасте Мира. И помнил, как пахал, как мечтал, как горел… Вот только себя он не жалел. Но Мир – не он. Мир – его сын, его плоть и кровь, часть его души. И за него было страшно.
- Долго вам ещё?..
- Не знаю, - ложь слетела с губ легко. – Я совсем потерялся во времени, - ощущать отца рядом было хорошо. Тепло. Мягко. Вот только целым рядом с ним Мир себя больше не чувствовал. Словно раздирало изнутри. Потому что знал – не с ним сейчас отец. И, кажется, больше не нуждается в нем так, как раньше. У отца появился новый смысл, новая цель. Пусть он сам этого еще не понял. Мир – его сын и останется им навсегда. Вот только…
- Пап… Тебе никогда не было страшно, что однажды ты вживешься в роль настолько, что потеряешь себя?
Дима повернул лицо Мира к себе, мягко, но непреклонно удерживая его за подбородок. Сердце тревожно сжалось. Предчувствия, что терзали его тогда, на приёме, вернулись с новой силой.
- Я актёр, Мир. Я сам выбрал такую жизнь. Для меня естественно жить ролью. Вживаться полно и глубоко. Нас учили этому. Но всегда остаётся якорь. Что-то бесконечно тебе нужное, важное, что-то только твоё, что ты хранишь в себе, к чему возвращаешься всегда. Что-то нерушимое, что и есть ты… Я больше не играю на сцене. Я играю словами и проживаю всё глубже чем раньше. Потому что живу… Не час игры в постановке. Месяцами, иногда годами… Но я возвращаюсь. Потому что в моей жизни есть те, кем я дорожу. – Дима вздохнул. – Скажи, что тебя беспокоит. Ты же знаешь, я…
- Ничего, папа. Все в порядке. Просто вдруг всплыло в голове, - Мир мягко улыбнулся, чувствуя, как все леденеет внутри. – Ты же у меня актер. Я просто хочу еще лучше узнать тебя.
Господи, как горько от всего этого…
- Спасибо, папа…. У меня есть такой якорь.
- А ты уверен, родной, что якорь удержит тебя? Это сложно, так сложно, когда ты перестаёшь понимать, в какую сторону тебе плыть. Где свет и воздух, а где бездна, которая не выпустит тебя никогда, если только заполучит. Ты… ты любишь. Это чувствуется, это видно. Вот только любовь – не всегда якорь. Иногда она камень, который тянет тебя на дно. Что же делает с тобою эта постановка…
- Иногда и камень может стать якорем, - Мир выдохнул и чуть отстранился от отца. – А как у тебя дела? Мамы нет, нас с тобой – тоже. Дом совсем опустел.
- Ну, по крайней мере, нашей домработнице работы меньше, - Дима обезоруживающе улыбнулся, внутренне сжавшись. - Мама вернётся, а у нас и пельмени в морозильной камере целые. Решит что мы с тобой святым духом питались. В чём только душа держится, ты тощий как щепка…
На красивом лице Мира только глазищи и остались. И уходит, ускользает, отстраняется. Всё дальше и дальше.
- А дела неплохо. Иногда… Иногда мне кажется, что судьба пошутила надо мной. Я каждый день вижу как на сцене играет талантливый мальчишка, но упорно вижу в нём совсем другого человека. Я сожалею о том, что не могу повернуть время назад. Но понимаю, что сделал верный выбор. И пусть я больше не на сцене, пусть. У меня есть ты.
Миру показалось, что он разучился дышать. Интересно, а Макс чувствовал тоже самое, когда его отец говорил о нем, Мире? Боль, ревность. Хотя какая ревность – это же Макс, ЕГО Макс. И пусть он смог зажечь отца, а не Мир, пусть. Главное, что тот снова живет. А потом… Отец сожалеет?! О чем? О каком выборе он говорит?
- Па, я не понимаю тебя.
- Всё просто. Ты – самое главное в моей жизни. Я так решил. Я люблю тебя и выныриваю ради тебя. Любовь… мой камень, едва не погубивший меня, остался в прошлом. И останется там, - на миг Дима прикрыл глаза. Максим Соколовский, ЕГО часть, ЕГО сын, плоть от плоти, всего только актёр. Ученик. Один из многих. А Влад… боль скогтила сердце, как всегда, стоило только хоть на миг вспомнить о НЁМ. – Я хочу чтоб ты был счастлив, Мир.
Мир поджал губы. Отец ушел от ответа. Как всегда. Неужели он все еще не заслужил ЕГО доверия?
- Я счастлив, папа, - наконец-то правда. – Так, как никогда в жизни. А ты? Что сделает счастливым ТЕБЯ?
Дима растерянно замер. И звучала, звучала на повторе песня, звенел на пределе голос Макса, заставляя его сердце дрожать и сжиматься. И беззвучно плакать.
- Ты действительно хочешь ЭТО знать?
- Нет, я спрашиваю это только исключительно из вежливости! - взорвался Мир и прикусил язык. - Прости, папа, прости… - взгляд метался по комнате. – Просто мне больно, что ты мне не доверяешь, как будто я маленький. И да, я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО хочу это знать.
- Я был немногим старше тебя, - глухо заговорил Дима. Эта вспышка Мира… эта безумная вспышка полоснула по нервам, заставив посмотреть на него немного иначе. Твёрдый, харАктерный, сильный. Он уже давно не ребёнок. Но почему так хочется видеть в нём мальчика? Его немного наивного маленького мальчика? – Я не влюбился. Я полюбил. А это, поверь, очень разные вещи. Влюблённость мимолётна. Осветит душу и истает как утренний туман. Любовь – она навсегда. Он… мне казалось что он тоже меня любит. Вот только выбрал он не меня.
Каждое слово давалось с трудом. И в горле как тогда стояли слёзы. Но он говорил, заставлял себя выталкивать слова, потому что… Потому что. Рано или поздно от кого-нибудь Мир всё равно узнал бы. А методы подачи информации бывают очень разные.
- Я пытался вытравить его из себя. Забыть. Всё забыть. Но он был со мной в каждой моей книге, в каждом созданном мною образе. Он преследовал меня всюду. В каждом человеке, с которым я пытался быть, в каждом, с кем я пытался забыться. И на грани помешательства меня удержала только мама. А потом появился ты. И боль притупилась. Вот только не забылась. Я хочу забыть, Мир… забыть, разлюбить, чтоб не преследовал меня больше его призрак. Потому что не могу больше ТАК. Это сделает меня счастливым. Я на это надеюсь…
Мир судорожно облизнул пересохшие губы. Вскочил, вихрем пронесся по комнате, потом вернулся, снова сел, зажав руки между колен. Почему так дергает? Он не узнал ничего нового. НИЧЕГО нового. И про любовь отца, и про его боль. И даже про желание догадывался. Но почему ТАК ДЕРГАЕТ?!
- Он? – глухо спросил Мир, затаив дыхание.
- Он… - Дима криво улыбнулся. – Осуждаешь?
Мир хрипло, почти истерично рассмеялся. Осуждает? Он? Полчаса назад он целовался с парнем.
- Нет, папа, нет. Ты сам говорил, что важна любовь, а все остальное не имеет значения. А я был хорошим учеником и всегда внимательно тебя слушал, - Мир медленно повернулся к отцу. – Всегда.
- Мир… - Дима побледнел. – Ты… глупый ребёнок… - Крепко прижал к себе сына, чувствуя, как голос начинает дрожать. – Что же ты…
Мир обмяк в его руках. Выдохнул, зажмурился, вдыхая запах отца, знакомый с детства. Нет, уже другой. Не такой, как раньше. Что-то другое, новое… И это почему-то дернуло сильнее, чем все остальное до этого. И захотелось вырваться, выломаться из обнимающих его рук. Господи, что с ним происходит?! ЧТО?!
- Все хорошо, папа… - он заставил себя собраться и сказать хоть что-то. Осторожно, неторопливо выбрался из отцовских объятий. – Я пойду спать. Завтра на репетицию к девяти.
- Мир, - Дима только сильнее сжал руки, не отпуская, прижимая к себе сына. Всё ощутимее мутило. – Мир, послушай меня, хороший мой. Всё хорошо, да, ты прав… Кем бы он ни был, я постараюсь понять. Но я не прощу ему… не прощу, если ОН, ведь это ОН, парень, да? Если он причинит тебе боль. Я знаю как это, знаю… я не сумел уберечь тебя от такой… любви. Но могу поддержать и помочь. Мир… Ты мой сын. Ты обожаешь танцевать и боишься огня. Ты Мир… Ратмир Бикбаев, никто иной.
Мир застыл. Заледенел. А потом только усмехнулся про себя. Думал, что сможет обмануть отца? Идиот…
- Я знаю, папа. Спасибо.
А хотелось сказать, спросить… Будет ли отец также уверять его в своей поддержке, если узнает, кто этот ОН? Что он сделает? Заставит сделать выбор? Запретит видеться? Обвинит в предательстве и выставит из дома? Отец может все. ВСЕ. И от этого внутри было пусто.
Мир вздохнул и снова попытался отстраниться от отца.
- И почему мне кажется, что я теряю тебя? – Дима медленно разжал объятия, отпуская его. – И этого не изменить.
- Ты не теряешь меня. Я по-прежнему здесь, с тобой, - Мир на секунду прижался лбом ко лбу отца, глядя в его глаза. – Просто я вырос, а ты и не заметил. Спокойной ночи, папа. Я очень тебя люблю, - Мир коротко поцеловал отца и встал. – Спокойно ночи, папа.
Он слабо улыбнулся и под тяжелым взглядом отца. медленно поднялся к себе, закрыл дверь, подошел к окну и потянулся за телефоном. Тот завибрировал в его руке, и Мир испуганно вскинулся. А потом заиграла тихая мелодия, и губы искривила усмешка. Ему даже не пришлось звонить самому.
- Да? – чувствуя, как его начинает трясти от событий этого такого длинного дня, отозвался Мир.
- Ратмир… - голос Влада был тускл и сер. – Извини, если разбудил…
- Нет, - Мир улыбнулся. Криво, некрасиво. – Не разбудили.
- Знаешь… - Владу было явно трудно говорить, и Мир замер. Какой ЕЩЕ сюрприз принесет этот вечер? – Однажды ты уже ответил мне на этот вопрос. Но я задам тебе его снова. Ты поможешь мне? Только не торопись с ответом, ребенок. Подумай. Просто подумай. Обо ВСЕМ.
- В этом нет необходимости, - оборвал его Мир почти грубо. – Я отвечу сейчас. И даже повторю. Я БУДУ танцевать эту роль. И хотите знать, почему? – спросил Мир и тут же ответил, не дожидаясь Влада. – Я разговаривал с НИМ. Только что. Он не называл имен, но этого и не нужно. Он признался… Признался, что любит вас. До сих пор любит. Но его самое больше желание – забыть о вас. Разлюбить. Он думает, что это сделает его счастливым. Но я считаю по-другому. Поэтому сделаю все, чтобы ВЫ с ним были счастливы. И мне все равно, что надо будет для этого сделать.
В трубке помолчали, а потом Влад глухо произнес:
- Ты преподнес мне страшный дар, Мир. Надежду, которую я похоронил давным-давно. Но ты подумал о себе? О том, что будет с Максом? Я не пошажу никого. Но это не та цена, которую я готов заплатить. Только не Макс, не ты. Не ВЫ.
- Просто делайте, что должны, - Мир опустил ресницы. - Я стану ИМ для вас на сцене.
- Мир… - с отчаянной, почти смертельной тоской человека, стоящего на краю пропасти человека выдохнул Влад.
- Не думайте обо мне, - Мир устало, почти нежно улыбнулся. – Думайте о НЕМ.
А потом – нажать кнопку, обрывая связь. И следом – отключить телефон совсем. Все. ВСЕ.
Мир прислонился лбом к оконному стеклу и закрыл глаза, морально готовясь к тому, что под веками начнут проноситься картинки уходящего дня. Но увидел только темноту.
- Здравствуй, бездна. Ты только будь со мной помягче, ладно?
5.
Влад пил вторую чашку мерзейшего кофе и боролся с диким желанием закурить. Из дома он уехал еще до того, как из комнаты спустился Макс и, наверное, в первые жизни порадовался тому, что они снова разъезжаются, так и не пожелав друг другу доброго утра. Хотя какое, к черту доброе утро?
Ночь был ужасна. Как огнем, каленым железом жгли слова Мира. «Признался, что любит вас. До сих пор любит. Но его самое больше желание – забыть о вас. Разлюбить. Он думает, что это сделает его счастливым». Влад рычал, метался на кровати, тихо скулил, как побитая собака… Шептал, как в бреду, прося у Димы прощение, умоляя о чем-то… И признавался, признавался в любви.
Этот тяжелый, муторный полусон-полубред закончился с первыми лучами солнца. Влад разлепил тяжелые, влажные ресницы и выдохнул с облегчением. А потом пришла решимость. Он ничуть не соврал Миру вчера. Он собирался быть безжалостным.
И он был. Видя перед собой цель, он с семи утра сам прорабатывал детали еще одного совместного танца. А теперь сидел в зале в своем любимом кресле и раз за разом заставлял повторять связки. Пока механически, без эмоций. А когда танцоры перестали сбиваться, начался ад. Мир… Сначала он замирал на месте, глядя куда-то вдаль. Но чем чаще его взгляд останавливался на Саше, тем увереннее, отчетливее становились его движения. Тем ярче проступали в нем Димины черты. Взмах головы, рассеянный взгляд из-под ресниц, улыбка… Да он и был Димой.
А Саша… Он отзывался. Не зная историю постановки, ее смысла, он, тем не менее, танцевал так, как танцевал бы сам Влад рядом с Димой. Резко, четко. Бросая взгляды украдкой. Лаская изгибающуюся фигуру и замирая от его мимолетной улыбки. Это было страшно. Дико. Смотреть в пустеющие глаза Мира – страшно. Видеть в них ЕГО душу – дико. И не остановить.
- Отец... – Макс явился как чёртик из табакерки, тронул за плечо, а когда Влад не прореагировал, с силой тряхнул. – Хватит, прошу… Пожалуйста!
Он с ужасом ждал утра, но когда оно пришло – реальность оказалась куда хуже, чем он даже мог предположить. Мир терялся. И не просто терялся. Растворялся в танце, без остатка. И глядя в его глаза, Макс корчился от боли, понимая, ЧТО ему предстоит сделать, и ненавидя себя за это.
Влад вздрогнул, повернулся…
- Нет. Они еще не закончили, - в голубых глазах стоял холодный туман, словно звенящий кристалликами льда.
- Пап, когда они закончат, я увезу его в дурку, и тогда точно будет поздно, - выдохнул Макс, склонившись к нему. Этот холод в родных глазах пугал. ТАК отец смотрел только на одного человека. На своего собственного отца. Макса затошнило.
- Он сказал мне не думать о нем, - Влад отвернулся от Макса и снова устремил взгляд на сцену. – Если я прерву их сейчас, он не одобрит. Он сильнее, чем ты думаешь, Макс.
- ЕГО ты тоже не щадил? – скрипнул зубами Макс. – Я люблю тебя, я согласился на это безумие, и Мир, я так понимаю, тоже. Но ты убьёшь его. А этого я тебе не позволю…
- ОН сам себя никогда не щадил, - голос Влада бил, хлестал, как кнут. – И тебя он тоже не щадит. Ему плевать на твои проблемы, твою личную жизнь и на твою боль. Он увидел в тебе талант, а, значит, и сам не остановится и тебе не даст, пока не доведет его до совершенства. Мир знал, на что шел. И знает, что делает. Он сам просил об этом. И не смей оскорблять его своим неуважением к его решению. Танец закончится, и я отпущу его.
- Слушаю и повинуюсь, Всеволод Андреевич, - Макс холодно кивнул и отошёл. Внутри кипела ярость. И ещё страх. Они боролись, два одинаково сильных и таких полярно-разных чувства. О, он уже пожалел, что попросил помощи с танцем. Пожалел, понимая, что всё равно больше никто не поможет. Понимая, что все эти мысли сплошной эмоциональный бред, но остановиться и заткнуться не мог.
А музыка, тем временем, закончилась, и Влад встал. Тяжело, неуклюже, чувствуя, как стремительно стареет и с каждой секундой мышцы наливаются усталостью.
- Перерыв. У вас есть два часа, мальчики. А потом начнем все с начала, - и, повернувшись к Максу: - У тебя двадцать минут, чтобы поговорить с ним. А потом мы займемся твоим танцем. Если ты не передумал насчет помощи отца-изверга.
Макс дёрнулся, как от пощёчины, но смолчал. Хватило сил смолчать и не сказать того, что рвалось с языка: ты не простил деда, и если с Миром что-то случится, я не прощу ни себя, ни тебя.
Ссутулившись, он медленно поднялся на сцену, не отводя взгляда от опустошённого Мира. Страшно. Горько. Больно. Кому из них больней?
- Ратмир, можно тебя?
Мир остановился, растерянно оглядываясь и чувствуя себя марионеткой, которой обрезали нити. Сцена, пол, стены, потолок, отчаянные, полные боли глаза. Голубые глаза. Макс… МАКС!! Пойманный его взглядом, Мир шагнул вперед и остановился: дрожащие ноги грозили подкоситься.
- Мир! – перед глазами встало чужое лицо. Чужое и такое знакомое. Влад. Нет, Саша. Ведь Саша же?
- Саша?
- Все в порядке?
- Да, - губы сами собой сложились в улыбку в ответ на испуганный взгляд таких наивных голубых глаз и реальность вступила в свои права. – Иди, собирайся. Я обещал тебе сходить в кафе.
- Прямо сейчас? – Саша, кажется, даже затаил дыхание.
- Да. Иди.
- Я сейчас, я быстро!
Мир кивнул, и Саша исчез со сцены, проносясь стремительной тенью мимо Макса, идущего к ним.
Мир поднял на него взгляд, долго всматривался в глаза, словно ища в них что-то, а потом протянул руку.
- Я рад… что ты здесь…
Макс сжал тонкие сильные пальцы и шагнул в тень закулисья, прячась от случайных взглядов, молясь, чтоб не появился раньше времени почти ненавистный мальчик Саша… Крепко прижал к себе Мира только когда вокруг воцарилась темнота, обнял, исступлённо целуя, покусывая нежные губы.
- Я тоже рад… Боже, как я рад, что это ТЫ!
А Мир только тихо всхлипывал, приникая к нему все теснее и теснее. Ловил его губы, стискивал плечи. И шептал, шептал:
- Не отпускай, пожалуйста, только не отпускай. Держи. Люблю…
- Не отпущу… не отпущу, светлый мой… - Макс втиснул колено между его ног, вжимая в стенку, целуя сильно, властно. – Я буду рядом, Ратмир… буду, да… Я твой, а ты мой…
Мир с отчаянным стоном откинул голову, подставляясь под болезненные, но такие нужные и сладкие поцелуи.
- Макс, Макс, Макс… - он ласкал спину, перебирал пряди.
- Только не сходи с ума, любимый… не бросай меня одного… - губы скользнули на шею. Солоно от пота. Солоно и хорошо. По-настоящему. Максим облизнулся и ещё раз прижался к губам Мира. – Не бросай…
- Нет, Макс, нет, - горячечно, между требовательными, жадными поцелуями шептал он. – Ты – мой якорь, Макс. Тот, к кому я буду возвращаться.
- Возвращайся, - выдохнул Макс, отстраняясь, целуя глубоко, сильно. – Мне без тебя нельзя.
И отпустил. Они оба дышали тяжело, будто марафонскую дистанцию со спринтерской скоростью преодолели. Нужно выйти к отцу. Нужно вспомнить, что для того, чтоб всегда быть рядом, ему придется разрываться эти несколько дней. Ну и пусть…
- Иди, светлый…
Мир кинул на Макса почти отчаянный взгляд, а потом молча шагнул в сторону, унося с собой его взгляд и жар на губах. Пронесся по коридорам, подхватил у раздевалки Сашу и, даже не переодеваясь, повел его к черному ходу. А Макс… Сейчас у него есть дела поважнее. И ему нельзя мешать.
*********
Макс вышел на сцену и остановился рядом с отцом, глядя в пустой сейчас зал.
Что с ними со всеми происходит? Они просто сходят с ума. Стремительно, неудержимо падают и остановиться никак не могут. Совсем не могут. Или попросту не хотят.
Он был на взводе, когда утром появился в деканате. Наверное, только природные шарм и обаяние, да ещё хорошо подвешенный язык помогли уболтать методистов. О, он был ОЧЕНЬ убедителен. Он взывал, стенал, призывал в свидетели все небесные силы, праведников всех христианских концессий, а за одно пророка Магомета, Будду, Кришну, Яхве, Зевса, Перуна и прочая, прочая, прочая… Выглянувший из кабинета на дружное ржание методистов завкаф, только улыбнулся, глядя на бесплатный цирк, устроенный младшим Соколовским и на просьбу неожиданно согласился, но с условием сдачи сценического танца к пятнице.
Как оказалось, куда проще найти общий язык с завкафом, нежели с собственными приятелями. Данька новость об экстернате воспринял пофигистично. Ну подууумаешь… Сука-Сокол будет выёживаться на сцене, девочки виснуть станут гроздьями, и однажды его снимет в своём блокбастере Бекмамбетов. Стасик в обычной своей манере попытался пожаловаться на жизнь. Дескать, и на кого ж ты нас, Сокол наш ясный, покинуть вознамерился? На Страха? Угу, ты на морду его унылую погляди, да он на стену от тоски лезть собирается. Который день как в воду опущенный таскается. Сам же Пётр величественно молчал. С видом сумрачным и в высшей степени загадочным. И читал. А потом, вдруг, рассмеялся, пробегая взглядом по строкам и принялся декламировать:
- …"О вещун! - вскричал я снова, - птица ужаса ночного!
Заклинаю небом, богом! Крестный свой окончив путь,
Сброшу ли с души я бремя? Отвечай, придет ли время,
И любимого в Эдеме встречу ль я когда-нибудь?
Вновь вернуть его в объятья суждено ль когда-нибудь?
Каркнул ворон: "Не вернуть!"…
Он переиначил Эдгара По. Страшную его поэму – «Ворон». Страшную, но бесконечно любимую. Переиначил так, что сомнений в том, что ОН понял всё – не осталось. Страх понял и принял к сведению. И один бог знает КАК он воспользуется своим знанием.
Макс ушёл. Почти сбежал, провожаемый тяжёлым взглядом Петра и его бархатистым ироничным смехом, и долго ещё сидел в машине, пытаясь прийти в себя…
- Я боюсь, что в один кошмарный день он закончит танцевать и поцелует Сашку, а не меня. И дело не в том, верю я ему или нет, доверяю или не доверяю. Просто это может случиться. И я боюсь, что не смогу ему помочь.
Влад вздрогнул и поднял голову, тоже устремляя взгляд в пустой зал.
- Поздно. Еще вчера днем это можно было остановить. Сегодня – уже нет. Мир звонил мне вечером. И теперь он ведет меня. Это Мир не щадит ни себя, ни меня. Я не знаю, чем это закончится. Знаю только одно – если остановлюсь сейчас – меня не станет. Второй раз я этого не переживу. Я слишком устал для этого. А он… никогда этого себе не простит, - Влад резко выдохнул, потер лицо ладонями, а потом встал, морщась от боли в затекших мышцах.
- Ладно, ребенок, давай займемся тобой. У нас не так много времени. Разомнись немного, пока я музыку поищу.
Макс кивнул.
Это раньше на разминку требовались четверть часа энергичных прыжков, наклонов-приседаний и растяжки у станка. Теперь времени уходит куда как больше. И боль страшнее. И боль эта не только в порванных некогда мышцах.
Он разминался, стиснув зубы, выполнял привычные упражнения, и радовался тому, что его мытарств и неуклюжих попыток танцевать не увидит Мир.
А потом пришла боль…
Отец был безжалостен. Требователен. И иногда даже жесток. Снова и снова заставлял повторять связки, переходы, развороты, вколачивая в непослушное тело понимание того или иного движения, естественность и лёгкость исполнения, почти привычку, чтоб действовало не задумываясь, не колеблясь ни мгновения.
Макс вздрагивал, когда слышал: «не успеваешь, быстрей! Быстрей! Ещё быстрей! Здесь у тебя срывается дыхание. Дыши глубже!»
Голова кружилась от бешеной гипервентиляции, кислородного отравления. Ноги под конец дрожали и подкашивались, но Макс упорно продолжал истязать себя. Мелкой дрожью дрожал каждый мускул, вторя знакомому, любимому с детства ритму.
А потом он просто повалился на пол, тяжело дыша. Поднял на отца усталый взгляд, смахнул со лба мокрые волосы.
- Я – слабак…
- Не смей так думать, - Влад присел рядом с ним и отвел от лица влажные прядки. – Ты самый сильный из всех, кого я видел. Я знаю, что ты это можешь, ребенок. Поэтому и не жалею и не щажу. Прости.
- Но рядом с ним… я неуклюжая неповоротливая бестолочь. – Макс усмехнулся, уткнувшись отцу в плечо. – С ним ведь легко работать, да?
- Не хочу тебе врать, - Влад обнял его, разминая закаменевшие мышцы. – Легко. Он все схватывает на лету, у него хорошая память и потрясающий контроль над телом. Я никогда раньше такого не встречал. Но, ребенок… У тебя есть свой талант. Ты великолепен на сцене, иначе ОН никогда не взялся бы за тебя, будь ты хоть чьим сыном. И я уверен, что если Мир вдруг решит играть в театре, он никогда не достигнет твоих высот. Макс…
- М?.. – в отцовских руках спокойно. Спокойно и совсем не страшно. – Тебе достаточно посмотреть в зеркало, чтоб встретить ещё одного. Идеальный контроль и потрясающий талант… - Макс вздохнул. - Ну… я готов. Правда. Давай с последней связки? Мне разворот не даётся. Я не гнусь в ТУ сторону.
- Значит, будем гнуться в другую, - невозмутимо отозвался Влад и встал. – Просто поменяй руки. Рисунок танца сохранится.
- Оно не так смотреться будет. И движения станут не симметричны. – Макс вцепился в его ладонь, поднимаясь на ноги, пару раз наклонился вперёд-назад. Тело нехотя, но приняло нужное положение. Хвала небесам, хоть в ногах он не путался больше.
- Кто из нас хореограф – я или ты? – Влад изумленно рассмеялся. Кажется, его поймали. – Ладно, упрямец, тогда давай еще раз.
6.
- Чай, пожалуйста, - Саша улыбнулся официантке и вернул ей меню.
- Только чай? - уточнила та, поджимая губы, и улыбка Саши увяла.
- Да, только чай, - ответил он и отвернулся к окну, а Мир пожалел, что привел парня сюда. Он и сам бы выбрал что-нибудь попроще, но именно эта была ближе всех к «Маскараду».
Девушка удалилась, цоканьем каблучков выражая презрение к таким несостоятельным клиентам, Саша как-то сжался, пряча глаза, а Мир пообещал себе, что вернется в это кафе непременно и устроит разнос в отцовском стиле.
- Спасибо, - после недолгого, но очень неловкого молчания произнес Саша и снова повернулся к нему.
- За что? – Мир прекратил вертеть между пальцами очередной рекламный буклет и вскинул голову.
- За то, что согласился пойти со мной, - Саша улыбнулся, а Миру показалось, что он ухнул с головой в эту улыбку. Улыбку Влада Соколовского из тех видео. Солнечную, чуть застенчивую и бесконечно наивную. Пальцы сжались, и Мир резко отвернулся, вызывая в памяти другую улыбку. Озорную, лукавую. Улыбку Макса.
- Мне тоже хотелось пообщаться с тобой. Мы танцуем в паре, а без элементарного взаимопонимания это невозможно.
Саша нервно облизнулся, а потом выпалил:
- Это из-за того, что я похож на НЕГО в юности, да?
Мир вскинул удивленный взгляд:
- Откуда ты…
- Его фотографиями забит весь наш дом, - горько выдохнул Саша. – Да и отец… Мама никогда не скрывала, что переспала с ним только потому, что тот похож на Влада Соколовского.
Мир грязно выматерился про себя.
- Фанатка? – одними губами спросил он.
- Да, - Саша кивнул и снова спрятал глаза. – Еще с давних времен. С тех, когда он еще пел в группе. Ты знаешь, что он пел в группе?
- Да, знаю. «БиС», - Мир кивнул, затаив дыхание: Кажется, сейчас он услышит что-то, что ему не понравится.
- Мать была фанаткой Соколовского, а второго на дух не переносила, - произнес Саши и замолчал, пока официантка расставляла чашки. – Это все в нашей семье знают. Как и то, что она ненавидела того, второго участника, и мечтала выйти за «Владика» замуж. Сейчас уже не так часто, но раньше она все время рассказывала о том, как ходила на все встречи, как подарки готовила. Вот только «Владик» женился, потом… - Саша на секунду сбился, - у него родился сын. Она погоревала, но нашла парня, который был похож на Соколовского, переспала с ним, и родился я. Замуж за моего отца она так и не вышла: тот не захотел быть чьей-то заменой. А потом встретила отчима, и он стал ее мужем. Но «Владика» она не забыла. Да и как тут забудешь, если собственный сын – точная его копия? Я потом специально в Интернете смотрел.
Он замолчал, и Мир закусил губу. Поколебался немного, а потом решил сказать правду:
- Да. Ты в постановке только потому, что похож на него. Но ты не попал бы сюда, если бы в тебе не было таланта, и ты не умел танцевать. Соколовский очень требователен, да ты и сам это знаешь. И в этой постановке ты должен сыграть ЕГО. Все это – история его жизни. И поэтому твоя роль в ней – главная. Понимаешь меня?
Саша вскинул на него удивленный взгляд:
- Я… Я не знал.
- Теперь знаешь, - безжалостно отрезал Мир. В голубых глазах Саши возникла тень обиды, и Мир в который раз обругал себя. Этот парнишка младше его самого. Слишком юный и совсем неопытный, как будто до сегодняшнего дня жил в «розовых» очках в «подполье», как сказал бы отец.
- Извини, - Мир виновато улыбнулся. – Просто от этой постановки очень многое зависит. И от того, как мы станцуем, решатся судьбы.
- А кого играешь ты? – видно, что этот вопрос вертелся на языке Сашки очень давно, но задать он его решился только сейчас.
- Того самого «второго», которого твоя мать так не любит, - криво усмехнулся Мир. И когда же прошлое отцов оставит их в покое?
Голубые глаза Саши стали просто огромными.
- Так… Так мы с тобой…
- Рассказываем историю их взаимоотношений, их… дружбы, - Мир на последней секунде успел заменить рвавшееся с языка «любовь» на нейтральную «дружбу». Незачем Сашке это знать. Хватит и того, что Мир сходит с ума.
Саша тяжело вздохнул и каким-то трогательно-беззащитным жестом стянул с головы ободок. Покрутил его в пальцах, рассеяно оглядываясь. Мир не торопил его, отлично понимая, ЧТО творится внутри этого парня. Нет, все-таки это не Влад. Тот в его возрасте был другим, совсем другим. Умнее, опытнее, упрямее и злее. И да, наивнее. Неудивительно, что отец влюбился в этого ангела с дьявольскими рожками.
- Мир, - до его руки дотронулись, и Ратмир встрепенулся, выныривая из своих размышлений. Посмотрел в словно потвердевшее лицо Саши и облегченно выдохнул. – Мир, думаешь, я смогу?.
- У тебя получится, - выдохнул Мир, улыбаясь и чувствуя, как дно его личной бездны становится ближе. –. Судя по всему, ты знаешь о «Владике Соколовском» чуть ли не больше его сына.
Саша только улыбнулся. Благодарно, солнечно. Мир вздохнул и перевел разговор на другую тему. Они еще немного поговорили ни о чем и обо всем, а потом Мир начал собираться: как бы Соколовский-старший к нему не относился, опозданий он не терпел.
Дойдя до театра, Мир отправил Сашу через черный ход переодеваться, а сам вошел с парадного. Почти на цыпочках скользнул в зал и встал за портьерой, скрывающей двери. Тень надежно спрятала его, а он сам видел все. Сердце сжалось от боли, когда Макс в очередной раз неловко повернулся и застонал сквозь зубы. Пальцы сжались в кулак, и Мир еле сдержал порыв рвануть туда, к нему. Обнять, снять боль лаской, забрать ее себе. Но… Мир стиснул зубы и вернулся к двери. Изо всей силы хлопнул ею, нарочито медленно подошел к портьерам, потеребил их и только потом «появился» в зрительном зале.
- Мы не опоздали?
Макс замер на полушаге. Беспомощно глянул на отца и немного виновато улыбнулся Миру, точно извиняясь за собственную неуклюжесть.
- Нет… не опоздали. Я как раз закончил, светлый.
Мир солнечно улыбнулся ему, пряча за длинной челкой глаза. Поймав взгляд Влада, он слегка качнул головой: «все в порядке», а потом подошел к тому краю сцены, где был Макс и протянул ему руку:
- Поможешь?
Макс наклонился, крепко сжал его пальцы и потянул на себя, помогая взобраться.
- Тебе – всегда. Что угодно, светлый, ты ведь знаешь.
Мир ухватил его за руку и взлетел на сцену. На мгновение прижался к Максу, нежно провел ладонью по спине, коснулся ягодицы и остановился на ноющем бедре, лаская через ткань.
Влад отвел взгляд:
- Как прогулялись?
Мир вздохнул:
- Хорошо. Я рассказал ему о постановке в общих чертах. Его мать – ваша фанатка еще со времен «БиС». Она часто рассказывала о вас, поэтому мне кажется, что он справится.
- Фанатка? – Влад вздернул бровь и помрачнел.
- По крайней мере, он понимает хотя бы в общих чертах ЧТО танцует, - Мир пожал плечами.
- Ладно, - Влад потер лоб. – Зови его и продолжим. Макс?
А пунцовый от смущения Макс обнимал Мира за талию. спрятав пылающее лицо на его плече, потом извернулся, прикусил нежную кожу за аккуратным ушком.
- Чует моя пятая точка… появится новая волна бикбайкерш. Придётся отбивать тебя от них метлой, - вздохнул, осторожно отстраняясь. – Я должен ехать на репетицию. Вечером обещаю вернуться.
- Иди, - Мир опустил руки, вздыхая с тоской. – Удачи тебе, - кивнул Владу и направился за кулисы в раздевалку.
7.
- А теперь ещё раз. Тебе СЕМНАДЦАТЬ. Ты – восторженная влюблённая девочка. Тепличная практически, о тебе всю твою жизнь мать пеклась, а когда не мать – то брат! Дориан для тебя весь мир, средоточие, квинтэссенция всех твоих чувств. Он разбудил в тебе то, чего в тебе не было, чувственность, женственность, любовь… - Дима мерил шагами сцену, пытаясь объяснить, донести до хорошенькой блондиночки самую суть роли. И чем сильнее пытался, тем сильнее склонялся к мудрости великого магистра Йоды, который говорил: делай, или не делай. Пытаться не стоит и начинать. Мариночка именно что пыталась, не прилагая особых усилий к тому, чтоб делать. И Диму это бесило неимоверно.
- Так, стоп, перерыв… Пойди погуляй, милая, проветри мозги, - когда девушка ушла за кулисы – тяжело сел в кресло. – Если они у тебя есть, конечно.
Парень, игравший роль Джима, фыркнул, и Дима окатил его ледяным взглядом, после чего сценический брат реальной блондинки поспешил ретироваться всё в том же направлении. Отчаяние имело все шансы стать всеобъемлющим.
Знакомые шаги прорезали тишину зала. Лёгкое прихрамывание. Макс отчётливо припадает на ногу. Устал? Вымотан? На него не похоже. Обычно он просто брызжет, фонтанирует эмоциями, а сейчас непривычно тих. Смех-смехом, но парня уже успели окрестить королём эпатажа, особо же когда узнали ЧТО читал Максим, когда явился на пробы к Проханову.
- Ну, наконец ты явился… - Дима с улыбкой обернулся к СВОЕМУ Дориану Грею. – Я уж думал, что твоя мисс Вэйн мне душу окончательно вымотает. Так что, предлагаю прогнать сегодня последние три сцены. Посмотрим что у нас получается и решим на что обратить внимание. Как ты на это посмотришь?
- Да я, в общем-то, не против, - Макс слабо улыбнулся и поднялся на сцену. Шаги давались ему с трудом, точно он почти бежал сюда. – У меня к вам будет просьба.
Дима нахмурился. За всё время их совместной работы Максим ни разу ни о чём не просил. Не пытался даже и заикнуться. Ни о зачёте автоматом, ни о поблажках. И потому просьба эта, такое вот начало разговора, заставило его внутренне сжаться. Слишком сильной и уверенной в себе личностью казался Макс. Слишком ранимым он был на самом деле и слишком преданным. Дима знал таких людей. Слишком хорошо знал. Они скорее дадут разрезать себя на кусочки, чем попросят о чём-либо для себя. Но несмотря на это в ведомости у него уже стояло «отлично» за экзамен, который он должен будет сдать примерно через неделю. Он это заслужил.
- Весь во внимании, - кивнул Дима, поудобнее располагаясь в кресле.
- Я был в деканате и попросил принять у меня некоторые дисциплины досрочно. Экстерном, своего рода. Мне очень нужно время. Свободное время, - уточнил Макс на случай. – И потому на репетиции я смогу приходить в строго определённые часы и часа на два максимум…
- То есть, временного промежутка в ночь с субботы на утро воскресенья тебе уже не хватает? – бровь взлетела, выражая как минимум недоумение. По факту, Бикбаев-старший подобным вопиющим заявлением был возмущён.
- Это важно, Дмитрий, поверьте… Я должен быть рядом с отцом и помочь ему… - голос у Макса в этот момент был почти… Мёртвым. Выцветшим.
- Что-то случилось? – к горлу подступила дурнота. Дима почувствовал, как пол… Всё-таки хорошо, что он сидит. Очень хорошо. Потому что на самом деле Дима падает, падает, падает… В отчаяние небесно-голубых глаз, в безжизненный его голос, в чудовищную его усталость. Рука помимо воли метнулась к карману джинсов в попытке достать тоненький телефон. То, что вместо этого пальцы беспомощно начали терзать декоративный шов, Дима не замечал вовсе.
- Нет, - покачал головой Макс, а Дима до судорог вцепился в штанину, с паническим ужасом глядя на ЕГО сына. Если Макс, трудоголик-Макс говорит о ТАКОМ, если готов бросить всё ради отца… ЧТО ПРОИЗОШЛО?! Влад в больнице? Болен?... или, не приведи небо… - Ничего такого, с чем мы бы не могли справиться.
Два-три звонка. И он будет знать ЧТО с Владом… С Владом… С Владиусом, его Владиусом. Где он, как он, чем дышит, если ещё дышит… Спросить Макса? Ну да, какого лешего сука-режиссёр спрашивает о том, здоров ли у актёра папочка?
Дима подавил стон.
Всё хорошо, всё хорошо… Ведь всё должно быть хорошо!!
- Не волнуйтесь. Это не отразится на качестве… я обещаю… просто…
- Да, - Дима кивнул. А готов был трясти головой как китайский болванчик, только бы исчезло из голубых глаз Макса это жуткое затравленное выражение. – Да, конечно… Я надеюсь… - голос впервые за много-много лет «дал петуха», - что у вас всё будет хорошо, и скоро ты сможешь вернуться к нормальному режиму. Макс…
Дима продолжал уверять себя до конца. Вот только отчего с каждым вздохом, с каждой произнесенной Максом репликой, становилось всё страшнее?
*******
Трубка жгла пальцы.
От ужаса цепенело тело, и путались мысли. Три звонка заменили один вопрос в лицо. Три звонка в течение четверти часа. Но эти пятнадцать минут Дима сходил с ума. И когда наконец позвонил Герасимов и продиктовал номер, полюбопытствовал, с какой такой радости Диме потребовался ЭТОТ номер, он только и мог что невнятно бормотать что-то об авторских правах и каком-то там друге, которому срочно потребовалось что-то там обсудить. Он врал. И впервые за долгое время врал пошло и бездарно. Оставалось надеяться только, что Вадим расспрашивать в подробностях не станет.
Он рано отпустил актёров, долго сидел в тёмном зале, как когда-то, сжавшись в кресле, гипнотизируя взглядом ни в чём не повинный аппаратик, точно он вот прямо сейчас зазвонит и из динамика польётся ЕГО голос.
Макс выглядел измученным, смертельно усталым и каким-то опустошённым. ЧТО случилось? ЧТО такого произошло, чтоб не унывающий никогда Макс за один день превратился в такого вот человека?
Дима долго сидел в том самом кафе, бездумно вертел в пальцах салфетку… жёлтую… Снова. Это, должно быть, тоже шутка мироздания. Здесь изменилось почти всё. За исключением вот этих вот проклятущих жёлтых салфеток.
Дорогущий «Паркер» мягко скользил по бумаге, не сминая, не прорывая нежную целлюлозу.
«…я не знаю где ты… я не знаю что с тобой… я не знаю как ты… я только знаю, несмотря ни на что я люблю тебя. Я всё ещё люблю тебя. И забыть тебя – напрасные надежды.
Ты где-то, а мне кажется, что ты рядом. Ты всегда рядом со мной. Смотришь на меня сквозь окна, касаешься меня с афиш. И одно только твоё имя на цветном плакате ласкает мои губы. Твоё имя - поцелуй.
Я люблю тебя. Наверное, даже сильнее чем тогда. Время не сумело излечить меня от смертельной этой болезни. Ты моя болезнь. Всегда ты. Один только ты.
Я так тебя люблю…»
8.
Мелодия, под которую он танцевал, была знакома… Неуловимо, почти не ощутимо, но эти несколько нот дергали, ломали. Корежили фантомным ощущением. А потом Мир узнал. Узнал их. И рухнул, погрузился с головой в замелькавшие перед глазами воспоминания. Фотографии, улыбки, видео. «Твой или ничей». Сердце взвыло и захлебнулось. Отец… Его глаза. Отчаянные, тоскливые сейчас и живые, сияющие счастьем – когда-то давным-давно. Глаза, взирающие на солнечного мальчишку с кудряшками и ободком. Мир тихо застонал, а когда в следующий раз поднял ресницы, на сцене стоял уже не он. И не он потянулся к тому, кто смотрел сейчас на него голубыми глазами. Не он стал его зеркальным отражением. Не он…
Макс рухнул в кресло рядом с отцом, чувствуя, что вот-вот рассмеётся тем самым срывающимся, почти истеричным смехом, который в своё время пришлось долго и настойчиво репетировать для одного этюда. Не надо. Больше не надо. Достаточно вспомнить выражение лица Дмитрия, когда он сказал, что сможет быть на репетициях строго ограниченное время. По семейным обстоятельствам. И как метнулась рука Бикбаева-старшего к телефону в кармане джинсов.
Впрочем, на сей раз смех… рвался, клокотал в горле, потому что на сцене снова сходил с ума любимый человек. А ведь это только самое начало. Боже, только начало!
Макс осторожно тронул отца за руку и снова замер. Взгляд прикипел к тонкой фигуре на сцене. К нему одному. А так хотелось вломиться в безупречный узор чувств и эмоций, что сплетали на сцене мальчишки. И Макс только молча стискивал подлокотники, заставляя себя сидеть на месте и не шевелиться, не шевелиться… пока звучит музыка, пока на сцене ВЛАД и ДИМА…
А Мир… Не видел никого и ничего, кроме голубых глаз танцующего рядом с ним мальчишки. Рвался к нему, любил. Жил чужими воспоминаниями о совместных репетициях в «Звездном доме», танцах, номерах. И крутилось, крутилось в голове. «Я твой или ничей. Я твой. Или ничей».
- Я твой… ничей… - музыка закончилась, и Мир рухнул на колени на сцену. Сердце билось в горле, дыхание срывалось. – Я твой… - взгляд скользил по залу и не узнавал. А потом в поле зрения попалось искаженное лицо, и дрожь сотрясла тело. Что-то уходило из него, утекало. Что-то родное, любимое, теплое. Но чужое.
- Макс, - беззвучно шевельнулись губы.
Макс сорвался с места в тот самый момент, когда истаяли последние звуки музыки и воцарилась тишина, нарушаемая только тяжёлым дыханием танцоров.
Взлететь как Мир этим утром он не мог, потому подпрыгнул, присел на край сцены, заставляя неуклюжее своё тело повернуться туда, к нему. И сколько тех шагов? На то, что эти несколько шагов ему пришлось преодолеть почти ползком – Максу было глубоко наплевать. Он замер рядом, осторожно поглаживая дрожащие плечи, спину…
- Всё, светлый… уже всё… я здесь… Слышишь? Мир…
Но Мир только смотрел и смотрел на него, даже не делая попытки придвинуться, поднять руку, дотянуться. Отчаянно ища что-то в его глазах, он кусал губы, раз за разом пытаясь заполнить образовавшуюся внутри пустоту.
- Можешь быть свободен, Саша. На сегодня все, - деревянным голосом произнес Влад, не спуская больших, отчаянных глаз с Мира.
- А как же Мир? – Саша шагнул к Ратмиру. – С ним все в порядке?
- С ним всё будет в порядке, - не глядя в сторону Саши сказал Макс, мысленно едва не воя. Ну уходи, уходи же! Его трясло ничуть не меньше чем Мира, вот только он заставлял себя сидеть ровно, уверенно и осторожно поглаживать плечи. И голос его не дрогнул ни разу.
- Пойдем, Саша, - Влад кинул на сына тяжелый взгляд. – Есть кое-какие моменты, над которыми нам еще нужно поработать…
Стоило только шагам стихнуть за кулисами, как Макс рывком прижал к себе Мира, сильно, до боли стискивая плечи, осыпая поцелуями любимое лицо, чуть не плача.
- Мир… вернись ко мне, хороший мой, вернись… Прошу тебя…
- Не могу, - Мир отчаянно вцепился в его плечи. – Не могу. Держит. Крутится и крутится в голове. Я твой или ничей, твой или ничей… Ты мой или ничей… Они… Я… тогда… На том концерте… Это не я, не я…
- МИР!!! – Макс с силой тряхнул его, вынуждая смотреть себе в глаза. – Слушай меня, светлый… Слушай… Ты мой, Ратмир Бикбаев. Только мой…
- Твой… - эхом выдохнул Мир и застыл, глядя ему в глаза. Плотный туман в его зрачках словно покрывался трещинками и осыпался. Медленно подняв руку, он провел кончиками пальцев по щеке там, где у Соколовского-старшего был шрамик, а потом обмяк, словно сломанная марионетка, лишившаяся своих нитей. – Макс… Ты здесь.
- Здесь, маленький, здесь… никуда я от тебя не денусь… Всё, милый… - Макс укачивал его в объятиях, и понять бы, кого успокаивал, Мира или себя. - Всё хорошо… Сейчас мы пойдём в душ, ты устал… Потом мы соберёмся и куда-нибудь поедем… хочешь? Конечно хочешь…
- Сейчас! – Мир вскинулся, с силой сжимая его руки. – Увези меня сейчас! Пожалуйста! Иначе… я с ума сойду!
- Идём, - Макс тяжело поднялся и потянул его за собой. – Шмотки в машине есть, если что переоденешься… Поехали ко мне? Отец так и так сам доберётся… А мать… плевать, всё равно, даже если будет.
Мир молча кивнул и поднялся, боясь сделать лишний вздох и снова погрузиться в чужую жизнь. Крепко держа Макса за руку и опустив голову, Мир, не смотря по сторонам, пошел вслед за ним. И только когда оказался на воздухе, чуть расслабился.
Макс усадил его в машину, совсем как ребёнка, самолично пристегнул, с ужасом понимая, что Мира всё равно придётся отвести домой. И оставить одного. И пусть, пусть дома есть Дмитрий, он всё равно не поможет, не поймёт что происходит на самом деле. А он, Макс, с ума сойдёт в своей комнате… И может быть их поселят в соседних палатах, двоих помешанных, зацикленных друг на друге.
- А хочешь, я потру тебе спинку? У меня офигенно вкусный гель для душа… абрикосовый… - джип рванул с места, взвизгнув покрышками.
- Хочу, - Мир откинулся на спинку и закрыл глаза. – Только не уходи, - не поднимая ресниц, на ощупь нашел руку Макса, погладил судорожно сжатые на руле пальцы. Ладонь скользнула ниже и застыла на бедре. – Хочу ощущать тебя.
- Держись, - выдохнул Макс, чувствуя, как от такого простого, почти невинного касания его начинает вести. И снова поцелуи на светофорах - отчаянные, болезненные, алая муть перед глазами, стоны сквозь сцепленные зубы.
- Мааакс… - Мир задыхался, чуть не плача. Жажда, голод… Дикий, невыносимый. Спасение. Мир был готов заползти на колени Макса, обвить его, втереться всем телом. Только бы чувствовать его. Знать, видеть себя в его глазах. – Макс, люблю тебя. Хочу…
Они только чудом не въехали в пару столбов и не слетели раза три в кювет. И на встречную их тоже не вынесло благодаря разве только ангелам-хранителям, да отцовым молитвам. И иначе как даром небес отсутствие дома нежно любимой maman тоже не назовёшь.
Макс буквально вывалился из машины. И ведь на сей раз… откуда появиться нежности? Если Мир в любой момент может соскользнуть в эту пропасть, и не найти, не вспомнить его, совсем как в первый момент на сцене! Макс впился в жадно отвечающие губы поцелуем на пороге, пока ковырялся в кармане в поисках карты-ключа. Сорвал с него майку на лестнице на второй этаж. Распрощался с собственной ближе к концу ступенек. Продолжая поцелуй, прямо на ходу расстёгивал джинсы…
А Мир только вздрагивал, подставляясь под его поцелуи, болезненные ласки. Помогал ему раздеваться и раздевался сам. Тянулся навстречу, глухо постанывая в насилующие его рот губы, и пытался вжаться в его напряженное тело, почувствовать всей кожей. Коридор, дверь, комната… В глазах темнело, от возбуждения было больно, но Мир жадно впитывал эту боль. Это ЕГО боль. Его…
Они делили эту боль на двоих. Исступлённо целуясь, держась за руки, глядя в глаза. Макс видел отголоски этой боли, снова и снова врываясь в покорное тело, проклинал себя на все лады, как мог, за страшное удовольствие, что дарила ему ЭТА любовь, за стоны, за закушенные до крови губы. Для одного – боль во спасение. Для другого…
- Еще… - искусанные, онемевшие и опухшие губы еле шевелились, но Мир упрямо тянулся за новым поцелуем, раскрываясь сильнее, умоляя о чем-то. Подарить ему любовь, боль, себя, заполнить его, ту пустоту, что воцарилась в нем. Это Макс, ЕГО Макс, любимый.
- Любимый… - Мир беззвучно плакал, прижимаясь к нему все сильней. – Мой…
И Макс был ещё…
Жёстче и нежнее, глубже, сильнее, покрывая поцелуями и укусами нежную кожу, на которой расцветали багровым следы, заставляя его кричать, срывать голос.
- Люблю тебя… люблю… Мир…
Мир закричал, когда его накрыло яркой, слепящей волной. И кричал, кричал, кричал, пока рассыпалась на осколки чужая жизнь, чужая роль. И рухнул на постель, в руки Макса. Целый, живой. Он. От облегчения, затопившего его, из глаз брызнули слезы. Но губы улыбались. Счастливо. Нежно…
- Спасибо. Люблю…
Макс ещё долго обнимал его, гладил лицо, легко и нежно касался губами, умоляя подарить прощение за всё, что только что сотворил, и ненавидел себя со всей яростью, на которую только был способен.
- Хороший мой… светлый… возвращайся ко мне… всегда возвращайся…
А Мир только прижимался к нему все теснее, и с ужасом думал о том, что отец ждет, уже поздно и нужно разжать руки, отпустить Макса, встать и уйти. Сердце билось о ребра испуганной птицей, дыхание то и дело срывалось, но…
- Мне нужно в душ, - сорванным голосом произнес Мир, пряча глаза. Почему-то… стало стыдно за слезы, за слабость свою.
- Тогда идём в душ. Я же обещал тебе спинку потереть, - доверительным шёпотом заявил Макс, выбираясь из разорённой постели, увлекая за собой совершенно растрёпанного Мира. – И непременно с абрикосовым гелем… Главное после всего этого, не поверишь, не съесть тебя!
Больно. И страшно. А вдруг не простит?
Мир светло улыбнулся и позволил Максу увлечь себя в ванную комнату.
Кабинка была тесновата для двоих, но Мир только счастливо вздохнул, оказавшись в ней вместе с Максом. Встав под воду, он тихо, сквозь зубы зашипел, когда тугие струи ударили по плечам и спине, но, увидев, потемневшие от вины глаза Макса, нежно улыбнулся, касаясь его щеки:
- Все хорошо. Спасибо тебе, родной. Мне это нужно. Ты помог мне собраться. И теперь я – это снова я. Спасибо.
Макс аккуратно водил губкой по его плечам, спине, развернув от греха подальше. Или поближе? Так он не мог его целовать, а с другой стороны… перекатывающиеся под золотистой кожей мускулы… Макс ловил их губами, сожалея, что их СЕЙЧАС не может длиться всегда.
- Я боюсь твоей боли… я хочу ласкать тебя, нежить… а вместо этого почти… - он отбросил прочь губку и скользкими от пены ладонями провёл по его груди. – Но я сделаю всё, чего бы ты от меня не попросил, Мир…
- Я знаю, Макс, знаю, любимый, - Мир таял под его лаской, откинув голову и подставляя под брызги, щекочущие кожу, лицо. – Я тоже не могу выносить твою боль. Но сегодня мне это было нужно. И не вини себя, - он поднял ресницы и потянулся к его губам.
И Макс поцеловал его, слизнув капельки воды, осевшие на губах.
- Надо ехать… знал бы ты, как я не хочу отпускать тебя… - он смыл с Мира остатки пенных хлопьев, сопроводив это нехитрое дело поцелуями и выключил воду. И растирал он разомлевшее чудо своё с величайшей нежностью. – А на завтра тебе придётся плясать в чем-нибудь с воротником под подбородок… Я тебя так изукрасил, что самому страшно.
- Плевать, - проворчал Мир, одеваясь в очередную одежду, отданную ему Максом. – Мне все равно кто и что подумает. Это ТВОИ следы, - он натянул джинсы и встал. Тело отозвалось резкой болью, и Мир судорожно вздохнул. Переждал, а потом, уже более осторожно, принялся одеваться дальше. Застегнул пуговицу, натянул майку. Окинул взглядом комнату, ища свою тренировочную одежду, и вдруг тихо рассмеялся, представив, что увидит мать Макса, если вдруг вернется. Одна футболка на лестнице, вторая – где-то там же…
- А мои следы уводят в небо… - Макс улыбнулся, натягивая на влажное тело джинсы. Рубашку он просто набросил, застёгивать не стал. Надел первые попавшиеся сандалии и на пороге споткнулся о сброшенные впопыхах спортивки Мира. За родительской спальней валялись его собственные джинсы, а чуть дальше и пояс. На верхней ступеньке футболка, чуть ниже – майка Мира. – Твою мать… в прямом смысле этого слова… Знаешь, я очень надеюсь только, что твой отец тебя под замок не посадит. Мы тогда оба свихнёмся…
- Он знает, - еле слышно произнес Мир, принимая вещи, которые поднимал Макс и подавал ему. – Знает, что у меня есть парень. Догадался. Так что не думаю, что его так уж удивят мои следы. Но лучше не проверять. Надеюсь, я смогу проскочить незамеченным.
- Тогда не будем испытывать его терпение дальше. Знаешь, я чертовски рад, что он не встречает тебя после репетиций. В противном случае… - стопочку сложенных своих вещей Макс оставил в гостиной на диване. – НАС бы попросту могло и не быть.
Они долго целовались на пороге, прислонившись к двери. Никто не увидит, никто не узнает. А дверь совершенно точно не скажет никому. Макс держал его за руку в салоне, сжимал тонкие сильные пальцы и когда Мир уходил – поцеловал раскрытую ладонь, зажмурившись, стараясь как можно сильнее отдалить момент расставания.
«Светлый… как тяжело отпускать тебя, взглядом провожать удаляющуюся фигурку и в момент, когда темнота обнимает тебя – видеть, как ты оборачиваешься и ловить твой взгляд, полный любви и безграничной признательности… Знаешь ли ты, что ты со мною творишь?..»